Конец всему этому положила Галя, с которой я тогда начал встречаться параллельно. Ее не устраивало мое традиционно опухшее лицо, постоянная сонливость, сопровождающаяся довольно выразительным отупением, мои не слишком убедительные упоминания о каком-то романе в стихах, который будто бы отнимает все мои силы, а главное — мое нежелание оставаться у нее на ночь. Наконец она раскусила во мне хронического алкоголика и начала грозить знакомым наркологом, ведомственным диспансером и принудительным лечением. Однажды она, не пожалев нервов, выследила меня с Астрид и устроила мне отвратительный мордобой перед входом в гостиницу «Россия». Астрид долго не могла понять, что происходит и кто эта ненормальная русская женщина. А потом начала хохотать. Просто помирать со смеху. Даже предложила, чтобы дальше мы встречались втроем. И зря. После того вечера я больше никогда ее не видел. Думаю, ее уже нет среди живых. У меня есть подозрение, что Галя подбросила ей одну из своих подопытных кобр. Яд подействовал молниеносно.
Никто из обслуги и не догадался об истинных причинах смерти Астрид. Ее отвезли в Америку на самолете с пересадкой в Париже. Мне удалось снова подняться на ноги, но Гале я долго не мог этого простить. Я больше чем уверен, что когда-нибудь она и на меня напустит свою змеюку. Вот к какой женщине я сейчас направляюсь, Ваша Королевская Милость. И пусть хранит Вас Бог от таких запутанных отношений с бабами, как у меня, простите, пожалуйста.
Вот он, этот дом-обломок, дом-инвалид, дом, из которого растут деревья, дом — старая крепость, дом, где никто не живет, кроме одной сумасшедшей, которая любит ядовитых рептилий и тебя, фон Ф. Может, ты тоже рептилия? Может, твой язык давно уже раздвоился, размяк в алкоголе и треснул от словоблудия? Но дом красивый. Именно теперь, в зябкой разрухе, с черными окнами и раздолбанными балконами, под дождем, который не желает остановиться. Вообще, что с ним думают делать? Сносить? Жаль: уникальный образец модерна, начало века, расцвет капитализма в России, серебряный век декадентов, ницшеанцев, толстовцев, соловьевцев, евразийцев, мистических анархистов, молодых самоубийц и еще бог знает чего. Реставрировать? Некому. Все строители стоят в очередях за красным крепким. В связи с такой своеобразной ситуацией старую Москву реставрируют финны или турки. Особенно турки — добрые наши южные соседи, работящая нация, чье само название является для нас синонимом слова «болван». Но только они, турки, могут спасти Москву, как когда-то гуси спасли Рим, от окончательного распада и запустения.
Самое главное — что у Гали до сих пор не отключили свет, воду и газ. И пока это будет, она останется здесь, потому что ей больше некуда идти. Одна в пустом рассыпающемся доме. Вслушиваясь в ночные визжания котов. Бесстрашная и прекрасно тренированная. Охраняемая любимыми змейками, шипящими в стеклянных коробках… Она открывает тебе и стремительно — даже как-то слишком — возвращается в комнату. Никаких объятий, поцелуев, горячих слез, а-а, пришел, ну и черт с тобой, мокрый, как щенок, небритый, вспомнил, что я существую на свете, а мне все равно, пришел ты или нет, не надо делать меня счастливой… Продираюсь сквозь кущи омелы, вымахавшей у порога, и вхожу. Обжита фактически только одна комната. А коридор пустой, если не обращать внимания на стеклянные коробки. Но в полутьме змей не видно. Чуть слышно какое-то равномерное шипение, но это, возможно, шипит, плавясь, маргарин на взрывоопасной кухонной плите.
— Галя, я, кажется, болен, — говоришь каким-то дрожащим голосом, как задрипанный актер-трагик. — Если разрешишь, я приму у тебя горячую ванну. Можно от тебя позвонить? О, ты тут себе выпиваешь?..
С ней такое время от времени случается. Покупает бутылку-другую и потихоньку цедит. А ты и не обратил сначала внимания, что она уже хорошая. И выглядит не лучшим образом: синие круги под глазами, халат, наброшенный на ночную рубашку, постель до сих пор разобрана, в комнате бардак.
— Что-то случилось? — спрашиваешь ты и сбрасываешь на пол, как сказал поэт, отяжелевший, словно знамя, плащ[12].
— Ну, ты тоже сегодня не постился, — наконец слышишь ее голос.