Это был деревянный вагончик строителей или вахтовиков, которые обычно привозят на стройки на больших грузовиках и сгружают краном. Досок, палок и опиленных ветвей для железной печки было навалом. Так что за зиму можно было быть спокойным.
Бабушка и семья считали что у Сергея есть еще жилье где-то рядом, - в соседних местах. Они сами видели его московскую прописку.
Строительные работы по подвалу, веранде, крыше и навесу во дворе нужно было делать и заканчивать.
За оставленной на втором участке стройкой должен был кто-то смотреть, а бабушке это было уже не по силам.
Бабушка, хотя и имела богатого сына, бизнесмена, все свои деньги тратила на строительство и на ремонты. Бабушка была прописана в Москве и получала московскую пенсию. Единственное, чего юаюушка не любила, это огород, и чтобы на нем возиться. Поэтому вокруг дома, кроме цветочков перед окнами, ничего посажено не было.
Сергея удивляло, что эта богатая семья, купившая второй ближний участок и затеявшая в прошлом году на нем огромное строительство, имеющая три такие дорогие автомашины: самоход, мерседес и мини-купер, - маленькую и большую, - а мини-купер купили весной в этом году и на нем ездила мама Инны, эта семья питалась очень скромно и просто, как простые жители деревни, не покупала никаких деликатесов, даже копченую колбасу, не имела дорогостоящей мебели и лишних личных и вообще дорогих вещей, не обращала на это внимания и даже не думала об этом. Не имела и не планировала иметь прислугу. При этом они и не экономили деньги.
Отец Инны делал свои дела далеко от Москвы. Но, бывая в Москве, он также большую часть времени отсутствовал. У Инны была еще старшая сестра, которая жила в Краснодарском крае.
Сергей с Инной сидели на стульях в саду среди кустов смородины. Со всех сторон их обуревала осень. Им никто не мешал. Со стороны Ирины Аркадьевны сад уже был огорожен высоким железным забором.
- Инна, - сказал Сергей, - я хочу тебе сказать, что я жить без тебя не могу. Тебе уже 14 лет. Тебе скоро дадут паспорт. Скажи папе, чтобы он построил для тебя особняк и я там буду жить. Буду в этом доме все для тебя делать.
- Как я скажу?
- Инна, я никогда не видел такой женщины как ты, такой девочки. Ты самое главное что есть в моей жизни. Ты дороже Родины, дороже матери, главнее всего. И хоть ты сейчас девочка, и может мне не поверишь, но я хочу тебе сказать, что я всю жизнь буду для тебя самым верным, самым преданным тебе человеком. Всегда, всю жизнь, до смерти самым преданным лично тебе. Покорным, покорным, всегда покорным.Такого как я человека ты все равно потом никогда не найдешь. Таких людей вообще нет на свете. Я всегда, всю жизнь буду для тебя самой верной, самой преданной твоей собакой.
- Смотри, будь мне верной собакой.
- Ты скажи папе, что хочешь иметь свой дом, что ты уже достаточно взрослая чтобы подумать о своем будущем. Он тебе не откажет. Скажи, что мало ли что может с ним случится, а у тебя уже будет дом для твоих детей, для тебя. (Тем более что у тебя есть человек чтобы за домом смотреть.) А я там буду жить и следить за строительством. Я буду там жить, заботиться о тебе, буду всю работу для тебя выполнять: на кухне, на огороде, во дворе, всю грязную работу, все что необходимо. Я буду тебе хорошим рабом.
- Смотри, будь мне хорошим рабом.
Крутились листья антоновок, мельбы, ранета и белого налива. Сережа ушел работать, а Инна сидела на стуле и вспоминала как летом она лежала в саду Ирины Аркадьевны на ватном семейном одеяле и как сверху на нее смотрели две птички.
45
Уже сложили все яблоки в подвал, даже самые поздние: Московское зимнее и Северный синап. Уже последние листья кружились и ложились на землю. Уже и зима была готова вот-вот, чуть-чуть почуять свою волю.
Уже Инна, уходя в школу, вместо теплых шерстяных колготок стала надевать черные длинные брюки.
Уже бабушка перестала ходить на посиделки, даже и в старом теплом нейлоновом стеганном пальто. Уже эти посиделки отложили до следующего года.
Уже работы в подвале и на веранде были закончены и Сережа сидел в своем домике в виде заслуженного вахтера. Уже и папа Инны согласился возвести для своей дочери двухэтажный дом, удивляясь практичности ее сообразительного ума. Уже купили участок в 20 соток для этого дела.
Уже и кончился коньяк в пузатой стеклянной бутылке с стеклянной надписью "Eo anno - MMMCXI", который Сережа постепенно и выцедил весь по граммулечке. Делать было нечего и заняться было нечем.
Нет, Сережа не чувствовал никакого неудобства и никакой скуки, когда ждал прихода своей хозяйки и властительницы из школы. Он и раньше, лежа долгими часами в кладовой и ожидая хозяйку никогда не чувствовал никакой неуверенности. Такие понятия как "скука" и "тоска" были ему незнакомы. Потому что он жил для своих хозяек. К тому же был интернет и маленький старенький телевизор. Можно было посмотреть программы и подождать свою юную госпожу.
И сейчас Инна дала ему кучу старых книг русской и разной другой классики и эти книги стояли у него на полке.
Сережа сидел перед окном на старом коричневом деревянном стуле с гнутыми ножками и разглядывал пустую коньячную бутылку. Коньяк в бутылке вот уже неделю как закончился. Сережу всегда удивляло, какое же сильное действие оказывает этот иностранный коньяк. Достаточно было самой маленькой грамулечки, и Сережа был уже в раю. Он или радостно возбуждался или улетал вверх тормашками неизвестно куда. Вот теперь он сидел и читал коричневую наклейку.
46
Прочитать было трудно. Не было ни одного русского слова. Буквы были мелкие и еле видны. Они бежали тонкой полосой по краям бутылки. В нижней части этикетки они были сгруппированы в четыре тонкие слабо заметные полустертые строчки.
Сережа взял бутылку, зашел в дом и включил ноутбук, который стоял на столе в маленькой комнате у Инны.
- Что, Сережа, нужно что-то посмотреть? - спросила бабушка.
- Да, - ответил Сергей, - нужно иностранные слова прочитать по переводчику.
Это был не английский шрифт, не испанский и не французский, хотя некоторые буквы и подходили. Это была латынь. Латиница.
"Если раб нарушает узы священной обязанности, связывающие хозяина и раба, давать непослушному рабу этот настой травы кикиморы каждый день ровно шестьдесят шесть капель ровно один год." Вот что там было написано: "Si ita est contra religione vincula plus de domino et servo, ut servum credentem eget omni die infusionem Frights sexaginta sex guttis uno anno."