И наконец, последний из московских локусов, обращающий на себя внимание и содержащий в себе некоторые черты литературного урочища — Серебряный бор, место отдыха «советской аристократии»: представителей власти, привилегированных ученых, деятелей искусств, артистов. Это еще один условный топоним, так как закрытые или, говоря по-советски, «режимные» поселки, дачи или «спецпоселки» строились не только там, но и в Покровском-Стрешневе, Кунцеве, Барвихе, в Соколиной Горе и в других местах на запад от Москвы, вдоль Москва-реки. Серебряный бор с окрестностями (Песчаные улицы и Хорошево) появляется в повестях Юрия Трифонова, но мифической поэтизацией он, конечно, обязан трилогии Василия Аксенова «Московская сага». И оказалось, что автор романа создал еще один образ «близкого загорода» — тихой заводи и мирного семейного очага, о который разбиваются волны житейского моря и политических страстей. Идиллия Аксенова перекликается с одной из первых московских идиллий — с «Бедной Лизой» Н.М. Карамзина, с которой я начал свой рассказ о московских литературных урочищах. Взять хотя бы панораму Москвы, наблюдаемую с мансарды дома Градовых: «На мансарде, из окна которой видна была излучина Москвы-реки и купола в Хорошеве и на Соколе, он стал раздевать жену» ([1],22). Не парафраза ли это той самой карамзинской панорамы, с которой начинается знаменитая карамзинская повесть?
На основании проделанного беглого анализа позволительно сделать вывод относительно специфики московских литературных урочищ по сравнению хотя бы с петербургскими: загородные топосы и локусы, которым суждено было приобрести мифопоэтический смысл, в Москве явно преобладают над типично городскими. Начиная с эпохи сентиментализма и вплоть до наших дней поэтичным считается прежде всего место «чистое» и «вольное», напоминающее нам о красотах природы; культурная же смысловая напряженность сама по себе может оказаться недостаточной. Однако в любом из этих случаев особое повышение уровня семантичности данного места было связано с фактом пребывания в нем не просто городского жителя, а гения культуры, чья деятельность имела историческое значение. Потенциальная наполненность легендарными смыслами способствовала тому, что урочище становилось предметом литературного описания, местом действия, местожительством героя — превращаясь в факт уже не реального, а поэтического пространства.
Примечания
[1]
Аксенов В. П. Московская сага. Трилогия. Кн. 1: Поколение зимы. М.: Текст, 1993.
(обратно)[2]
Достоевский Ф. М. Бесы // Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 10. Л.: Наука, 1974.
(обратно)[3]
Кнабе Г. С. Арбатская цивилизация и арбатский миф // Москва и «московский текст» русской культуры: Сб. статей / Отв. ред. Г.С. Кнабе. М.: Изд-во РГГУ, 1998. С. 137–197.
(обратно)[4]
Короленко В. Г. История моего современника // Короленко В. Г. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. М.: ГИХЛ, 1954.
(обратно)[5]
Летопись жизни и творчества Ф. М. Достоевского. Т. 2 / Сост. И. А. Битюгова, В. А. Викторович, Е. И. Кийко, Т. И. Орнатская; Ред. Н. Ф. Буданова, Г. М. Фридлендер. СПб.: Наука, 1994.
(обратно)[6]
Мягков Б. Адреса «Мастера и Маргариты» // Куранты: Историко-краеведческий альманах. Вып. II. М.: Московский рабочий, 1987. С. 155–169.
(обратно)[7]
Орнатская Т. И., Буданова Н. Ф. [Примечания] // Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 12. Л.: Наука, 1975. С. 237–253.
(обратно)[8]
Петровский М. Мифологическое градоведение Михаила Булгакова // Театр. 1991. № 5. С. 14–32.
(обратно)[9]
Петровско-Разумовское. Интернетный сайт. http://www.pr-zakaznik.ru/history
(обратно)[10]
Тан А. Москва в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Декоративное искусство СССР. 1987. № 2. С. 22–29.
(обратно)[11]
Щукин В. Миф дворянского гнезда. Геокультурологическое исследование по русской классической литературе // Щукин В. Российский гений просвещения: Исследования в области мифопоэтики и истории идей. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2007. С. 155–458.