13.
Душа человеческая в сущности цветок.
14.
Умеете ли вы следить, как нравятся цветы?
Москва, январь 1916 г.
Статьи
Челионати. Лирики
Последнее десятилетие русская лирика переживает подлинный ренессанс. Если слово, как поэтический материал, под влиянием культуры времени начинает действительно терять свой девственный смысл (возможность возникновения «научной», «философской» или какой-либо другой подобной поэзии), то естественно, что молодые русские поэты во главу своего отношения к лирике поставили изучение слова вообще.
Символизм теоретически и практически стремился в главном углубить внутренний смысл слова, любовался его ароматом – слово важно не потому, что оно слово, а потому, что в нем символ, мир, бывание, душа вещей или мистический мир иной. Бытие – транскрипция существующего, реального мира, как музыка не в нотах, а за нотами, так мир не в вещах, а за ними, так за словами понятия – философическая сущность жизни. Современные поэты к слову подошли с иной стороны. Форма слова, сцепление букв, вид их звучания важнее возможного смысла. Тайна лирики в волшебстве организации слова – словотворчество. Раз слово – тонический или графический материал, то его можно увеличить, раздробить или изобрести вновь (заумный язык). От этого упоение стихией слова, культ формы – одной формы. Не речь, а представление слова, а от состояния слов – лирика, ничего кроме лирики не создающая и не желающая создавать. Не Запад и его языки, образы имена или фамилии, не античный мир, откуда черпали свое вдохновение символисты, а Русский язык, который единственно вдохновляет современных поэтов.
Одним из первых и наиболее углубляющихся в изучение слова является Велимир Хлебников. Русский язык ясен для него во всех тайниках. Организм языка, семейство слов и племена их постигаются им как непременный рост и образование русского языка.
Не странность странного поэта такие слова, как «любхо, любирь, любина, смеярышня, смехач, времирь, родун, грустилья, зноюнность, поюнность, везичь, соноги, мечтоги, грезоги», а провиденье поэтом новых будущих чар, которыми когда-нибудь овладеет русский народ. Хлебников является смелым освободителем слова, поднимающим на поверхность его скрытые в глуби жемчуга. Форма всегда необычна, своеобразна.
Лирика, страстность слов и сила большого поэта и мастера. Совсем другой Владимир Маяковский. Слова, а с ними вещи, воздух, лица, отношения, жесты, мир, он сам – видны ему с иной, противоположной стороны;
Поэтому нужно «вымечтать», «вылюбить», «вынежить», «вызарить», «выцеловать», «вымучить», «выжиреть», а не просто мечтать, любить, нежить и т. д. Мир – у него огромный, саженный человечище: «Ночь насела задом на город», «солнце рыжо и жирно», «вселенная спит, положив на лапу огромное ухо», «земля ложится женщиной и ерзает мясами». Человечище, с невероятным горлом, дикой грудью, гигантским шагом, у которого руку жилистую целуют даже звезды, когда им зажечься надо. Страшно оттого и сильно, и радостно за силу такую.
А вот – строитель слов далеких, строгих, как здание – целые дворцы из слогов, восходы солнца и закаты из метров, ритмов, звуков, рифм. Бенедикт Лившиц, давший нам в своей книге «Волчье солнце» образы высокого мастерства, являет теперь свой кристаллический, в гранях отточенный поэтический лик. Все в нем блестящн, ясно, серебряно, гибко.
Давид Бурлюк – глашатай великолепного цинизма. Словам поэзии присущи и запах трупа («небо – труп, не больше, звезды – червь, пьяные туманом»), и запах пота (пахнет потом подмышек весны) и свист ноздри. Необыкновенный пафос ассоциаций. Земля не во влаге, а в слюне, луна не вдохновенная планета, а «дохлая – ползет, как вша, ползет, как с корабля мертвец». Несомненный поэт обособленных слов, одинокий в своем творчестве.
Буйным и звонким влетает в поэзию Василий Каменский, в кумачовой рубахе, с саженью в плечах. Удалый и грустящий, грубый и нежный, слова его – песни разливающиеся, разукрашенные то бусами и лентами – когда стихи его девушкам и грустинницам, то кривыми татарскими ножами и мозолями – когда стихи его Стеньке Разину и крестьянам.