Лирика Сам. Вермель – вся из крови. Танки не потому, что важна Япония, а потому, что чрез них близок путь к иной, широкой амфиладе слов востоко-русской формы:
Настоящий подвиг преодоления тяжелой массы слова совершил Б. Пастернак в своей книге «Близнец в тучах», в которой показаны образцы изумительной, налитой выпуклости поэтического материала. Ощущение и недоверие к видимому проверяется пристрастным, режущим интеллектом. Каждое слово – точно автопортрет.
Как будто в стальной двойной раме выставляет Ник. Асеев свои слова. Потерявши личину романтика и пройдя чрез «магистрали улиц», поэт предстал как своеобразный, четкий рапсод русского лада. Достигнутая сила слова и формы выдвинула Н. Асеева в ряды лучших поэтов.
Увлечение новыми возможностями стиха характеризуют пьесы Д. Варравина, поэта, для которого организм природы и организм слова связаны нераздельно.
Есть какая-то растительная жизнь, есть боль, есть удивление и восторг, есть кроткость и набожность в словах Рюрика Ивнева. Большеглазая детскость, выращенная в квартире – каждое слова точно комната, в которой и ковер, и стол, и зеркало… а иногда и изображение в этом зеркале – свое, глаз, ушей, пробора, волос, колпака… Иногда странные «почему-то», будто белая кровь, будто счастие в несчастье. А стиль напряженный, четкий, хрупкий:
Кликушество, затаенный и явный страх – от страха бьющиеся друг о друга слова, а меж них, мертвый, пугающий, лик поэта. Т. Чурилин в «Весне после смерти» заразил свои слова каким-то безумием, в котором он заставляет их биться; даже и в период расцветшей, и расцветающей «Весны».
Слова в лирике К. Большакова всегда нарядны и соперничают друг с другом в силе выразительности и сравнения:
Совсем по-особому мечтательны и философичны слова, с которыми приходит Н. Бурлюк в поэзию. Углубленное искусство стиха, лирика и лиризм, сплетенные друг с другом.
Пусть в современной лирике еще нет религий, учений, мудрости, зато в ней яркое слонце, несущее радость за русское искусство.
А. К. «Машков, Кузнецов, Сарьян, Лентулов, Кончаловский, Бурлюк, Уткин, Куприн, Мильман»
Наблюдатели искусств, стремясь объяснить явления живописи, любуясь каким-нибудь отдельным моментом ее истории, счастливы бывают отметить, что облюбованная ими группа как нельзя лучше продолжает мастерство уже установившихся образцов живописи.
Вопросы эволюции искусства и революции художнического творчества разрешаются пристрастными любителями исторической перспективы, конечно, в пользу эволюции.
Нам же вопросы «почему» – не важны. Генезис нашей эстетики, вкуса и потребности с исторической – или иной точки зрения – мы оставляем в стороне. Нам в нашей попытке художественной характеристики важно только то, что определенная группа художников создает какое-то искусство, которое мы потому называем современным, что оно отвечает нашей настоящей живописной потребности. Мы любуемся только теми мастерами, которые создают сущность наших настоящих эстетических императивов. – La peinture c’est vous!
Павел Кузнецов. Влюбленность в пески и цвет Востока. Восток, не как этнография, чуждая национальность, а как утонченное любование жизнью иной. Восток – как форма, вбирающая восприятия Европы. Не экзотика, а грустность, тонкость – вся в изысканной манере мастера. Сарьян. Восток, но совсем иной. Сарьян, обязанный всем своим существом Востоку, его поэзии, мифу и отношению к вещам и людям, весь в нем, в его желтом цвете, в медленности и крике. Но в совершенстве своем (примитив) в композиции, технике – это, конечно, художник русский, художник от русской Европы. Илья Машков. Прежде всего определенно художник от Русской Земли, прошедший через увлечение французскими ультра-реалистами (Эдуард Мане, Клод Моне, Сезанн) и создавший с виртуозностью форму красочного натюрморта. Культ видимого реализма – лишь внешний повод к проблеме живописности*. Тайна художника в том, что его «реализм» разрешает ту проблему искусства, которая не понимает культа форм природы как искусства. Аристарх Лентулов. Живопись это, прежде всего, цвет (а не краска), цвет, в котором и время и пространство – отсюда форма и фантастика, стремящаяся объять макрокосм. Так мало красок в палитре (всего семь), но в творческом вдохновении превращаются в чудеса золотой солнечной яркости, разлившейся в бытии. Любя и принимая мир – любование собственным мастерством – даже в таких вещах, как «Москва». (Собрание В. В. Лабинской) Петр Кончаловский. В своем творчестве продолжает задания западных мастеров. Дорога, ценна и понятна нам, как высшее достижение, излюбленная художником гамма переходов от фиолетового к серому, мягкая в своей качественной материальности. В отношениях к живописному материалу комбинация сущности цвета, а не краски (раскрашенности). Давид Бурлюк. Весь от культуры. Русский лубок, старые книги, гравюры, эстампы, старинные письмена, от иконографии до гиероглифов – вот источник вдохновения и тот материал художника, который преломляется у него в вечном стремлении найти какое-то новое выражение форм живописи. Петр Уткин. Лирик. Жест и поза, чарующие своей мечтательностью. Художник большой выразительности и глубины. Александр Куприн. Синтез форм. Изысканность. При минимуме средств выражения – достижения подлинной живописи. А. Мильман. Природа важна постольку, поскольку ее пейзаж есть повод для натюрморта. Предметы – только в комбинации, способствующей выявить организм своей формы. Москве, как некогда Искусство Италии Флоренции и Риму – обязано русское искусство вообще, а русская живопись в частности. Поистине вправе она дать имя свое своим ярким мастерам.