Итак, все государства Европы, несомненно, стремятся к одной и той же форме – эгалитарно-либеральной республики . Надолго ли эти буржуазные республики могут отстоять себя от напора все возрастающего социализма – это еще в наше время невозможно решить. Для этого надо прежде дожить до уничтожения монархической власти в Германии, Италии и Англии. Нельзя теперь еще решить – надолго ли ; но можно и в наше время знать наверное, что они не отстоят себя . Социализм так или иначе восторжествовать должен . Что он такое будет – сам этот социализм – орудие<м> ли только всеобщей анархии или залогом и основой нового неравенства и деспотической организации, – это еще загадка. Но сообразивши, с одной стороны, то, что полная анархия никогда долго продолжаться не может, и очень скоро вызывает потребность еще более строгого порядка; а с другой, что то полнейшее равенство прав, положения, обеспеченности и воспитания, которого требуют социалисты эгалитарные, физиологически невозможно , – надо думать, что социализм может переродиться на практике и принять организующее направление.
Организация же есть непременно неравенство, власть, принудительные группы и слои и т. д.
По выходе из анархии придется опять повиноваться, опять слушаться и нехотя; опять выносить нечто вроде нового рабства, нечто вроде нового деспотизма, быть может, даже нечто вроде новых сословий… Если эта организация будет снабжена достаточной властью, достаточною неравноправностью, – то она может держаться не век, а целые века , подобно феодал<ьной?>; если эта власть и эта неравноправность будут слабо выражены, то и эта форма будет непрочна; ее господство будет считаться только годами, а не веками, и весь Запад будет еще как<ой?>-нибудь век перебиваться изо дня в день, подобно республикам Южной Америки или греческим республикам перед македонским нашествием – в ожидании какой-нибудь чужой и сильной руки (русской или китайской – не знаю, конечно; по нашей доброте и наивности – вернее китайской!).
Но как бы то ни было, еще прежде чем социализм успеет выразить, что он такое – краеугольный камень нового созидания или тот камень разрушения, который разобьет глиняные ноги европейской демократии, – эта самая демократия (либеральная, буржуазная, капиталистическая) может и должна даже образовать общеевропейскую республиканскую федерацию , весьма однородную и однообразную. Ни монархов, ни Папы, ни дворянства; кое-какая религия останется, быть может, только терпимой, как личная потребность многих, терпимая не из уважения к ней, а из снисхождения к слабоумию или малодушию молящихся.
Разве такие общеевропейские республики не есть совершенное вырождение прежней культуры западной ? Разве это не падение всех отдельных больших государств; подобно паденью малых германских и малых итальянских, которое мы видели; подобно древнему слиянию всех итал<ийских?> мелких царств и республик в одной республике – римской, или всех русских княжеств – в одно Московское Царство? Чем эти государства тогда будут друг от друга разниться и отделяться кроме языков? Это отличие и не культурное, и не государственное, а только физиологическое, и значение имеет только для низших классов населения; правящие – найдут себе и тут немедленно общую почву и естественнее всего (на первое время) тот же французский язык. Эти будто бы государства, эти тени государств – будут разниться между собою не более штатов Северной Америки и кантонов Швейцарии.
Допустим даже трудно допустимое, допустим, что это будет прекрасно, прочно, примерно и т. д. Что и слабости – буржуазного, либерально-конституционного правления, анархии не будет, потому что будут сделаны все возможные уступки рабочим. Пусть это будет так, – но разве все-таки это прочное торжество республики рационалистической, матерьялистической, по возможности эгалитарной и по возможности либеральной – не будет полнейшим отвержением всего того, что было основами прежнего величия и прежней оригинальной европейской культуры, – Папства и Протестантства, монархии и дворянских принципов?..
Конечно, это будет не только слияние (т. е. падение ) всех отдельных и столь разнородных государств Запада, но и уничтожение ее культуры . (Ибо культура вовсе не состоит в распространении познаний , в науке и т. д., а в совокупности всех тех признаков, которыми одна цивилизация отличается от другой; при этом и все самые невежественные местные поверия, суеверия и закоснелости играют свою значительную и весьма во многом полезную роль. Общие знания , напротив того, перейдя за некую, неуловимую еще разумом черту, – сильнейшим образом способствуют разрушению культур живых и самобытных. Для высшего цветения какой бы то ни было культуры – недостаточно ни всеобщего местного невежества, ни излишнего распространения общих знаний, а какое-то гармоническое сочетание того и другого. Нужна гармония знания и незнания .)