— Покорный теленок двух маток сосет, — однажды сказала ему мать с укором, когда Нестор остался без работы. — Надо уметь ладить с людьми.
— Я без покорности у маток молоко заберу! — выкрикнул ее неуживчивый сын и метнул на мать такой злобный взгляд, что той страшно стало, будто не человека она родила и растит, а дьявола ненавистного.
Вот и отправляла его к родственникам иногда, чтобы хоть там на него повлияли в лучшую сторону.
Старик Передерий, или просто — дед Онуфрий, местный шорник, жил на западной околице села. Со своим закадычным собеседником Григорием Ивановичем Самусенко, главным барским конюхом, человеком невиданной физической силы, был дружен с детства. Видя любовь Нестора к лошадям, он попросил друга позволить мальцу бывать на барской конюшне. Григорий Иванович согласился, так как был любимцем хозяина и иногда по пустякам своевольничал.
Героизм конюха
Дело было так. Однажды под вечер Валериан Семенович Миргородский вывел Вихря, своего любимого коня, во двор, чтобы размять перед прогулкой. Сам-то барин был слегка простужен, а тут ему показалось, что и конь не в порядке — нервничает и капризничает. Но мало-помалу Вихрь, вроде, разгулялся и повеселел. Впечатление это оказалось, однако, обманчивым: едва Валериан Семенович попытался оседлать Вихря, как тот словно взбесился — взбрыкнул, сбросил седока с себя и накинулся на него, поверженного, с поднятыми копытами. Выглядел Вихрь при этом страшно: глаза выпучены и налиты кровью, зубы ощерены, движения резкие и агрессивные. А как угрожающе он ржал — не передать! Он обязательно убил бы хозяина, кабы тут не случился Григорий Иванович. Конюх перехватил и натянул поводья, а потом так сильно оттолкнул коня в сторону, что тот упал на колени и как-то сразу захрипел и очнулся.
— Это героизм... героизм... — поднимаясь, шептал изумленный невиданной силой конюха Валериан Семенович. Напуганный конем до смерти, почти расставшийся в мыслях с жизнью, он, конечно, радовался спасению. Но в несказанно большей степени был впечатлен, потрясен, сражен богатырством человека, который так сильно от него зависел, которого он привык считать большим ребенком. А он, оказывается, вот какой — одним щелканом усмирил бы его гонор барский, если бы задумал подобное. — Героизм... Ты спас меня, Григорий. Ты настоящий герой.
— Не подходите к нему, барин! — закричал Григорий Иванович, прижимая голову коня к земле и не реагируя на похвалы. — Уходите!
Он отпустил коня только тогда, когда барин ушел далеко с территории конюшенного двора.
Все думали, что после этого от Вихря избавятся, и уже заранее оплакивали его, такого умного и чуткого коня, такого красавца. Но Валериан Семенович не спешил суд вершить. Он пригласил Колодного Назара Герасимовича, ветеринара, известного в селе и в округе своей ученостью и опытностью, и попросил дать заключение — что случилось с конем. Тот провел изучение вопроса: обследовал коня и его хозяина, выведывал все детали того злополучного периода, разузнал, что было в нем необычного и нового... Трое суток потратил на эту работу, на беседы и опросы. И оказалось, что Валериан Семенович в тот день употребил новый парфюм, который не понравился коню.
Конечно, парфюм пришлось выбросить, Вихря сначала лечить от стресса и определить на двухмесячный отдых на природе, а затем передать в пользование Григория Ивановича, к которому после происшествия конь начал относиться удивительно тепло. Как будто именно его считал своим спасителем от неминуемой расправы за посягательство на жизнь хозяина. А Григорий Иванович воспринял жест хозяина как подарок.
Конфликт с Миргородским
Вот по его-то, Григория Ивановича, попустительству и допускали неказистого и вредного отрока Нестора к лошадям, дабы подсластить сиротскую долю. Хотелось мужикам сообща сделать из мальца хорошего человека, ведь говорят же, что общение с животными делает человека мягче и благороднее.
Кстати, делая отступление, заметим, что тут же Нестор познакомился и с Назаром Герасимовичем, когда тот производил сезонные осмотры лошадей. Неулыбчивый, рассыпающийся шутками-прибаутками, острый на словцо ветеринар, которого как волшебника слушались кони и от острот которого по-конски ржали люди, хватаясь за животы, бесповоротно покорил парня. И эта симпатия со стороны Махно была одной из немногих в его жизни, отличающихся стойкостью и искренностью. А это значит, что Махно не требовал взаимности и не обязывал понравившегося ему человека принадлежать и служить ему одному. Назар Герасимович всегда оставался для Махно свободным человеком, вне понятий «преданность» и «измена». Диктатура под видом анархии — так жила «вольница» Махно. Но даже во времена самой жестокой его тирании Назара Герасимовича не преследовали за службу то белым, то красным. Других за это расстреливали, а Колодному все сходило с рук. Но это все было чуть позже...