"Критически оценивая сейчас эти события 1942 года, считаю, что нами в то время была допущена ошибка в оценке обстановки в районе Вязьмы. Мы переоценили возможности своих войск и недооценили противника. "Орешек" там оказался более крепким, чем мы предполагали" (Г. К. Жуков).
Противнику удалось надолго стабилизировать линию фронта. Ржев освободили лишь 3 марта, а Вязьму — 12 марта 1943 года. Всего 226 километров отделяют Москву от Вязьмы. Но километры эти оказались мучительно длинными, и для того, чтобы их преодолеть, понадобилось без малого полтора года. Эта дорога длиной в полтора года потребовала немало жертв…
Темп продвижения на запад замедлился, поредевшие полки не пополнялись, орудия, минометы и пулеметы пребывали на голодном пайке. Противнику удалось укрепить оборону, его противодействие усилилось.
Тяжелая обстановка сложилась в бою западнее Можайска у деревни Иванихи. Комдив Полосухин приказал водителю "газика" подъехать поближе к передовым позициям, чтобы уточнить обстановку, организовать отпор. "Газик" остановился в редком березняке. Полосухин разгадал: немцы в густой соседней роще сосредоточили силы для встречного удара.
Не отрывая глаз от бинокля, Полосухин что-то скомандовал, но фраза оборвалась на полуслове — он безжизненно опустился на землю, припорошенную снегом. Пуля немецкого снайпера пробила нагрудный карман, удостоверение личности и попала в сердце…
События лета 1942 года не позволили нам сосредоточить крупные силы на Западном фронте — немцы рвались на Кавказ, в Крым и к Волге, к Сталинграду. Видимо, наши главные ресурсы направлялись на другие фронты, "болевых точек" в то тяжелое лето было предостаточно.
Неуважительно к истории было бы преуменьшать военный потенциал и силу противника в 1942 году. Но всегда будем помнить, что именно "в белоснежных полях под Москвой" начался перелом в ходе войны, в подмосковных сугробах Красная Армия захоронила гитлеровскую идею блицкрига, именно здесь начался закат фашистской империи.
Воины Красной Армии защищали не только столицу первого в мире Советского государства, "где жил и где не умер Ленин", не только колыбель и святыню национальной культуры, но и надежду всех антифашистов мира, всех угнетенных.
В самые критические дни из Москвы доносились по радио голоса Мориса Тореза, Георгия Димитрова, Пальмиро Тольятти, Долорес Ибаррури, Вильгельма Пика. Радиопередача "Говорит Западный фронт" была обращена к патриотам многих стран, к участникам движения Сопротивления, к партизанам, ко всем, кто вынужденно работал на немецкой каторге, к узникам концлагерей.
В битве за Москву Красная Армия явила всему миру бессмертный героизм и готовность к самопожертвованию, вызвав восхищение у союзников, надежду на освобождение у покоренных стран Европы, поколебав уверенность, вселив тревогу и растерянность в солдат, офицеров и фельдмаршалов вермахта.
С течением времени значение Московской битвы не меркнет, а становится все более очевидным.
Сквозь годы мчась
Память проступает, как кровь сквозь бинты.
Неостановимое время движется по своим извечным законам. Сорок четыре года отделяют нас от дней, когда в Подмосковье бушевал огненный "Тайфун", рожденный в "волчьем логове". Уже могли стать дедушками и бабушками те, кто родился в московских бомбоубежищах в часы воздушной тревоги. А в памяти народа живут подвиги защитников Москвы.
Эти подвиги запечатлели романы и поэмы, фильмы и диорамы, скульптуры и полотна художников, пьесы и мемуары, симфонии и памятники. И подобно тому как о героях гражданской войны до сих пор "былинники речистые ведут рассказ", живут в пароде предания, сказы, песни и были о 28 героях-панфиловцах, о богатырях-сибиряках и дальневосточниках, о морских пехотинцах, пришедших на выручку Москве, о конниках Доватора и Белова, о снайперах, поймавших в перекрестие оптических прицелов не один десяток фашистов, о смельчаках, выходивших на поединок с танками, зажав в руке связку гранат или бутылку с горючей смесью, о летчиках, дерзко шедших на таран, о пулеметчиках, чье искусство перешло по наследству от чапаевского Петьки вместе с его "максимом". Заправленная Чапаевым пулеметная лента никогда не будет расстреляна до конца.
Нетленна память народа о зиме 1941/42 года, тогда Подмосковье стало последней пядью на нашей попятной дороге.
Надгробьями стоят на пьедесталах "тридцатьчетверки", пушки, "катюши", самолеты, зенитки. Неумолимая ржавчина выстлала изнутри стволы пушек и броню. Давным-давно недвижимы замки орудий, затворы, рукоятки, пусковые рычаги. Стали незрячими оптические прицелы, триплексы. И пусть армия оснащена сегодня несравненно более мощным, современным вооружением — "старое, но грозное оружие" навечно останется в нашем арсенале. Вознесенное на пьедесталы, омываемое прибоем цветов, это оружие не подвластно времени.
Немало в подмосковных городах, поселках, деревнях поднялось величественных памятников защитникам Москвы с тяжелыми венками у гранитного подножья. Но так же близки сердцу скромные деревянные пирамидки с жестяными звездочками, где лежат неприхотливые букеты полевых цветов, собранных детскими руками.
Дмитровское, Рогачевское, Ленинградское, Волоколамское, Можайское, Минское, Боровское, Старо-Калужское, Варшавское, Серпуховское, Каширское шоссе…
На Дмитровском шоссе воздвигнут монумент на Перемиловских высотах у Яхромы.
Между Дмитровским и Рогачевским шоссе в селе Белый Раст стоит памятник морским пехотинцам. Цепь связала с якорем могильную плиту, а на ней отлитая из металла бескозырка. Корабли Тихоокеанского флота сковал лед, а матросы-добровольцы поспешили на выручку столице. Моряки стали лыжниками; под белым маскхалатом бушлат, под бушлатом — матроска, под матроской — тельняшка, на голове ушанка, а бескозырка за пазухой.
Высятся исполинские противотанковые ежи на Ленинградском шоссе, там, где проходила линия фронта. Черные цифры на белых квадратах обозначают: до Москвы — 41 километр, до Ленинграда — 678. Стальные крестовины напоминают о днях, когда подступы к Москве были опоясаны бесконечными рядами таких ежей, уходивших к горизонту.
"Тридцатьчетверка" на высоком цоколе напоминает, что с этого рубежа начался разгром врага в Подмосковье.
Об ожесточенных боях у деревни Крюково в те дни напоминает песня М. Фрадкина — С. Острового:
Фронт рассек Волоколамское шоссе между деревнями Ленино и Снегири тоже на 42-м километре. Вся окрестная земля была засеяна осколками, пулями, и когда сошел снег, они поблескивали на оттаявшей земле, среди сосен, вырубленных снарядами, иссеченных осколками. И сейчас неподалеку от народного музея боевой славы стоят две обезглавленные сосны. Рядом с музеем, у самого шоссе, установлены четыре надолбы, около них на постаменте — "тридцатьчетверка".
На Минском шоссе, при повороте на деревню Петрищево нас встречает бронзовая Зоя Космодемьянская.
Где-то неподалеку от поворота бились не на жизнь, а на смерть истребители танков 612-го полка 144-й дивизии. Через двадцать пять лет, когда срубили и распилили израненную березу на обочине Минского шоссе, нашли вбитую в ствол гильзу винтовочного патрона. В позеленевшей гильзе хранился скрученный клочок бумаги, на котором наспех было написано карандашом: "Нас было 12 послано на Минское шоссе преградить путь противнику, особенно танкам. И мы стойко держались. И вот уже нас осталось трое: Коля, Володя и я — Александр. Но враги без пощады лезут. И вот еще пал один — Володя из Москвы. Но танки все лезут. Уже на дороге горят 19 машин. Но нас двое. Но мы будем стоять, пока хватит духа, но не пропустим до подхода своих.