Выбрать главу

Принесение стрельцами повинной правительнице Софье в Троице-Сергиевой лавре в сентябре 1683 года

Прощание царевны Софьи с Федором Шакловитым

И дьяк, произнеся эти слова, обвел все ряды проницательным, испытующим взглядом. Но то же молчание продолжалось, к великому недоумению дьяка, еще одно мгновение… Потом вдруг какое-то волнение стало заметно в задних рядах, и чей-то громкий голос произнес явственно:

– Я! Я их повершу!

– Кто? Кто такой? Выходи! – крикнул дьяк, встрепенувшись и почти обрадовавшись.

– Выходи! – не совсем решительно крикнул полковник.

Лука Сабур протеснился сквозь передние ряды и, бледный, дрожащий, взволнованный, стал перед дьяком.

– Я их повершу! – повторил он, сверкая глазами и снимая шапку перед дьяком.

– Ну, вот и ладно! Так едем, едем поскорее во дворец… Твоей верной службы великие государи не забудут – наградят! – поспешно заговорил дьяк, направляясь к своей колымаге и таща Сабура за рукав.

– Не надо мне никакой награды. Так их повершу, – мрачно проговорил Сабур, поспешая вслед за дьяком к колымаге, среди гробового молчания стрельцов, ошеломленных всем, что они видели и слышали.

12

Прошло несколько месяцев с той поры, как князья Хованские, отец и сын, сложили головы на плахе. Они были забыты толпою, как и многие другие временщики, ранее их поднявшиеся наверх величия и славы и, подобно метеорам, бесследно исчезнувшие в тумане прошлого… Унялись и стрельцы, высокомерно державшие себя при Хованском и напуганные грозою запасной рати, которая по указу царевны-правительницы так быстро собралась под Троицкой обителью, временно укрывшей в своих стенах обоих великих государей и государыню-правительницу. Софья, окруженная своею партией и опирающаяся на лукавого Ивана Милославского, почувствовала себя более, чем когда-либо, окрепшею во власти, и действовала уже самостоятельно и уверенно…

Она не забыла услугу, которую ей оказал рядовой стрелец Стремянного полка Лука Сабур. Когда он, по совершении казни над князьями Хованскими, был приведен к царевне Милославским и отказался принять из рук ее крупную денежную награду, она приставила его ключником к погребному запасу на Житном дворе и, таким образом, дала ему на всю жизнь полное обеспечение в виде одного из тех мест, на которых, по народному присловью, «и умирать не надо».

Но Луку Сабура не радовало ни это место, ни обеспеченное житье, ни те доходы, которые с его местом были сопряжены и в несколько лет могли доставить ему крупный достаток…

Он ходил постоянно угрюмый и сумрачный, удалялся от всех людей, иногда по целым дням не переступая порога своей просторной избы и никого к себе на порог не пуская. Весьма естественно, что его на Житном дворе никто недолюбливал и что все от него сторонились, стараясь всякими каверзами и ябедами от него избавиться… Но это было нелегко, потому что Лука исполнял свою обязанность очень строго и добросовестно, погребной запас соблюдал в порядке и на отчете, и не давал своему ближайшему начальству никаких поводов к привязкам. Однако же тяжелый сумрак не сходил с его души, не покидал ее ни на час, и часто угнетал его так жестоко, что он ни днем нигде не находил себе места, ни ночью не знал покоя. И днем, и ночью, то и дело, чуть только он впадал в дремоту и отвлекался от действительности, ему мерещилась площадка перед воротами загородного дворца в Воздвиженском, бояре, сидящие поодаль на скамьях, поставленных полукружьем, ряды вооруженных конных отрядов, окружающих шаткий помост, и на нем – две плахи, обрызганные кровью, два тела еще почти живых, по которым пробегают последние содрогания, и две головы в его руках, с укором и проклятием, замершими на устах…

Напрасно он старался себя отуманить, оправдать, утешить тою жаждою мести, которую он утолил кровью Хованских. Напрасно он убеждал себя в том, что должен был поступить таким образом, что не мог нарушить клятвы. Внутренний голос говорил ему внятно, что сын Хованского не мог принимать участия в тех злодеяниях, за которые он мстил так страшно отцу. И невольно угрызения совести поднимали со дна его души невыносимые муки, и долгие ночи проводил он без сна, среди тех же знакомых ему страшных видений…