– Всё, Семёныч. Привет! – Елисей вышел из-под тени импровизированного летнего кафе и направился домой.
Дома Елисея встретила жена, которая, посмотрев на него глазами, полными отвращения, горько усмехнулась и сказала, чтоб дочерям он в таком виде не показывался. А сама подумала, что у мужа начался кризис средних лет и что от безделья он спивается.
Елисей прошёл на кухню, съел две холодные котлеты с белым хлебом, выпил стакан холодного и, похоже, скисающего молока, и на цыпочках просочился в спальню, где и уснул тревожным пьяным сном.
В этот раз приснилось ему вот что. Елисей стоял на взлётном поле аэродрома, среди громоздких самолётов, и явственно чувствовал, что находится здесь абсолютно один. Никого из техников или лётчиков на обозримом пространстве видно не было. В окнах здания аэропорта пустовали залы ожидания, замерли на полпути подвижные трапы. Даже ветер замер. Казалось, будто само время против всех законов логики встало, оборвав свой ход.
Елисей начал вертеться из стороны в сторону, силясь хоть кого-нибудь найти живого в этом сюрреалистическом мире, и тут панически осознал, что едва взгляд его касается любого воздушного судна, оно, лопаясь мыльным пузырём, исчезает в неизвестность, не оставляя от себя ничего, даже металлических брызг. Взгляд Нистратова метался от одного самолёта к другому, и всякий раз они исчезали.
Это происходило так быстро, что он не успевал как следует рассмотреть очередного алюминиевого гиганта. Но и остановиться Елисей не мог. Это было похоже на цепную реакцию. Вскоре на поле не осталось ни одного самолёта. Все испарились, будто были секундными голографическими иллюзиями. Елисей увидел, как солнечный свет вдруг потускнел, будто яркость убавили, и, подняв голову к небу, узрел жуткую картину.
Из солнечного круга на синем безоблачном фоне, как из коллекторного люка, высунулась голова крысы. Она смотрела, сверкая красными глазами, в самую душу Елисея, и хищно ухмылялась. Ему сразу стало так страшно, так безысходно пусто, что весь мир представился ему не огромной галактической бесконечностью, а замкнутой сферой с дырочкой, в которую откуда-то льётся горячий свет, всеми воспринимаемый как солнечный и величественный, хотя это на самом деле всего лишь капля, отблеск света настоящего, случайно попавший в ничтожную дырочку из мира действительного, реального. И валяется эта сфера-псевдомир где-то на свалке того, настоящего и великого, а в неё заглядывает грязная злобная крыса.
Тут крыса, на несколько секунд полностью затмив серым юрким телом льющиеся лучи так, что сразу стало вокруг непроглядно темно, прошла огромной тушей и спрыгнула куда-то. Елисей закричал истошно и побежал, не глядя ни на что, спотыкаясь и разбивая себе колени. Так он и проснулся средь ночи, вскочив с диким воплем и разбудив жену, которая, воззрившись на мужа, определила коротко:
– Алкаш!
Елисей, истекая потом и трясясь, побежал в ванную и долго мочил голову холодной водой, пока остатки ужасного сновидения не испарились из головы окончательно. Больше он заснуть не смог, а только ворочался в полудрёме до рассвета и стонал.
Эллада
– Так! Оставьте меня в покое, молодой человек!
– Но Эллада Станиславовна! – Молодой начинающий пробиваться в Москве сценарист семенил за известной телеведущей. – Ну, ради бога! Молю!..
– У меня эфир через пять минут! – пренебрежительно отмахнулась от худощавого, чуть не плачущего юного архитектора душ Эллада Станиславовна Вознесенская, телезвезда, спешащая на эфир собственного ток-шоу.
Сама она давно забыла о том, как пятнадцать лет назад приехала в столицу из Харькова и так же плача и умоляя помочь, бегала за каждым, кто бы мог поучаствовать в её судьбе. Тогда она не была известной телеведущей Элладой Вознесенской, гламурной светской львицей с ровным, точенным хирургическим скальпелем носиком и пухлыми силиконовыми губками, а была Фросей Петровной Малявкиной, глупой провинциалкой с картофельным шнобелем, маленькой грудью и огромным желанием прославиться. Фрося так бы и осталась никем и ничем, что, в общем-то, было бы справедливо, если бы удача, слава и почёт являлись заслуженной наградой судьбы за талант и дарование. Но в этом мире всё происходит, подчиняясь иному закону. Будь на земле справедливость, самое большее, на что смогла бы рассчитывать Фрося – это должность посудомойки при ресторане «Седьмое небо», расположенном в останкинской телебашне. Но Фросе повезло иначе, и иным талантом она проторила себе дорожку в счастье.
Заняв денег у всех, кого только знала, Фрося обратилась к достижениям пластической хирургии и вышла из-под наркоза почти красавицей. Правда, от прежнего лица в ней не осталось ничего, и даже родная мать не признала бы в ней своё чадо, но Фросе Малявкиной это и нужно было.