С отвагой, достойной бойца, кидающегося грудью на вражеский танк, он схватился за ручку и потянул дверь на себя. Войдя, Елисей понял, что ошибся. Интерьер был абсолютно другим.
Во-первых, не было черепа. Вместо него из-за конторки высовывалась чернявая женская головка, которая смотрела на Елисея вопросительно и оценивающе, во-вторых, на стене вместо портрета старика в рясе висела полуголая девица, распутно поглядывая на Нистратова голубыми глазками, а вокруг неё по кругу плясали столбики календарных цифр, а в-третьих…
– Вы к шефу? – пискляво спросила женская головка.
– Я… я, пожалуй, оши…
– Пусть входит! – донеся из-за полуприоткрытой двери раскатистый бас. – Я его второй час жду!
– Проходите, – пискнула секретарша и, безразлично отвернувшись от посетителя, уставилась в монитор компьютера.
Елисей, сам не понимая, зачем, послушно подошёл к двери и прочёл вывеску на ней, вздрогнув:
«Иван Афанасьевич Берг – Гендиректор»
«Берг??? Снова Берг! – закрутилось в голове Нистратова. – Как пёс с вокзала!»
Он аккуратно приоткрыл дверь кабинета и вошёл. Кабинет был пуст. Возле окна стоял громоздкий коричневый стол, на котором хаотически были разбросаны бумаги и папки. В пепельнице дымилась толстая сигара с красным кольцом. Но в кресле за столом никого не было, оно лишь слабо покачивалось, будто фанерный плакат на ветру.
Елисей осмотрелся по сторонам, обозревая типичные кабинетные стеллажи и натюрморты, часы и сувенирные фигурки на полках. Тут он услышал какое-то копошение и метнул взгляд на звук. Он увидел, как из-под стола медленно высовывается чёрная шапка волос, густая, как папаха Будённого, следом за ней вырастают два коричневых изумлённых глаза, продолжающиеся красным крупнокалиберным носом, посаженным на густые усы. Голова уставилась на Елисея и моргнула. Следом вылезли покатые плечи, короткие ручки и круглый живот, в котором могли бы преспокойно обитать как минимум три готовых вот-вот родиться младенца, принадлежи он дородной бабе на сносях. Но живот, судя по усам, принадлежал мужской особи. Вся эта конструкция села в кресло, деловито оглядела посетителя, шевеля густой растительностью, будто сказочный таракан, и откуда-то изнутри невероятного тела прогремел ехидный вопрос:
– Что ж вы, дорогой мой? Жду вас весь день!
– Меня? – опешил Елисей, в ушах которого загудело медным тазом.
– Вы во сколько должны были быть? – возмутился усатый толстяк.
– Э-э-э…
– Так вот, уважаемый, мне всё известно! – Усы замерли и ощетинились ежом в сторону Елисея.
«Что? Что ему известно?» – запаниковал Нистратов, попятившись к двери.
– Стоять! – грянул толстяк, будто по цистерне ударили молотом. – Вы три дня занимались чёрт те чем, хотя должны были ещё двадцатого представить полный отчёт!
Нистратов виновато опустил глаза в пол.
– Где? Где, я вас спрашиваю, шестнадцатидюймовые трубы?
Елисей встрепенулся.
– Где кирпич?
– Кирпич? Да при чём здесь… – Нистратов не успел закончить оправдательную речь, потому что толстяк вдруг неожиданно резво вскочил, задев животом стол, от чего тот жалобно проскрипел по полу.
– Вы, Сухоплизников, дармоед и сволочь! – рявкнул он, сверкнув глазами.
– Я не…
– Да ещё и вор к тому же! – Из-под усов импульсивно брызнуло.
– Я не Сухоплизников! – завизжал Елисей, понимая, что терпит оскорбления незаслуженно, а оттого крик его вышел убедительным крайне.
Толстяк опешил и заглох на полуслове.
– А кто же вы? – удивился усатый скандалист, округлив глаза.
– Нистратов! – завизжал раскрасневшийся Елисей.
Толстяк кинулся к вороху бумаг на столе и, судорожно перебирая листки короткими лапками, начал бормотать себе под нос что-то тревожно-рассеянное.
– Та-ак… – обрадовался он, выщипнув один из синей клеёнчатой папки, – вот он вы, голубчик! Так вы ещё хуже этого подлеца! – копошась глазами в бумажном документе, заключил толстяк.
– Кто? Я?
– Третий месяц не сдан объект! – тыча в Елисея листком, продолжал грозный усач. – Гидроизоляция списана! А куда? Где расходники?
– Вы извините… – начал Елисей, понимая, что снова попал в казус, вероятно, из-за того, что его приняли за человека с такой же фамилией.
– Извините? – взорвался усатый тиран и треснул по столу кулаком так, что карандаши и авторучки дружно подпрыгнули ввысь и брякнулись с дребезжанием обратно. – Я тебя, воровская ты рожа, под суд отдам! Это ж сколько змей я пригрел на груди? Каждый так и норовит себе чужое присовокупить! – Он испепеляюще прожёг Елисея колючими глазками, в которых плясало сумасшествие.