Таким образом, внешней политике нового государства недоставало твердости и упорства. Конечно, тесный союз с Францией служил краеугольным камнем этой политики, однако Франция не поощряла своего союзника искать примирения с ближайшим соседом - Германией. Польша желала бы стать жандармом, бдительно следящим за германским злодеем даже тогда, когда она искренне хотела сотрудничать с ним, как это было, например, во времена Веймарской республики. Отношения ее с Советским Союзом оставались непростыми и странными; их улучшение, в принципе, было обязано совершенно противоположным мотивам, а не стремлению к примирению и дружбе. В общем-то союз с Францией был непопулярен среди большинства поляков, которых обижало слишком очевидное пренебрежение со стороны своего западного союзника. Искренняя неприязнь между чехами и поляками также стала одной из неизбежных составляющих восточно-европейской политики. Так что сцена была готова для создания одной из самых опасных коалиций - германо-русской дружбы, в основе которой лежала общая нелюбовь к своему общему соседу - Польше.
Пока я был в Варшаве, события еще не зашли столь далеко. Советский Союз полностью отсутствовал на политической сцене, а Германия считалась тогда таким политическим ничтожеством, что ее можно было не принимать в расчет. Поэтому работать мне пришлось в крайне изнурительных обстоятельствах. Даже с технической точки зрения условия были неподходящими. Прошел почти год, прежде чем МИД предоставил в мое распоряжение машину. Ни личные, ни деловые помещения дипломатической миссии не являлись подходящими для все растущего объема работы, которую приходилось выполнять. Установить контакты с моими коллегами из дипломатического корпуса или варшавского общества было невозможно из-за тотального, всеобщего бойкота, объектом которого стала германская дипломатическая миссия. Не было ни визитов, ни приглашений. В миссию засылались агенты-провокаторы. Анонимы, звонившие по телефону, осыпали нас бранью. Но мы поддерживали дружеские отношения с австрийскими и венгерскими charge d'affaires, немногочисленной немецкой общиной и отдельными мужественными и смелыми поляками.
Повседневная жизнь не предлагала большого выбора развлечений. Варшава до сих пор напоминает русский провинциальный город. Ее окрестности не подходили для воскресных визитов или экскурсий, а плохие дороги даже при наличии машины не позволяли совершать длительные путешествия. Театры нас не привлекали и потому, что мы не понимали по-польски, и потому, что постороннему человеку трудно было заказать билет в оперу. Жизнь была довольно скучной, и я благодарен моей жене за то, что она никогда не жаловалась и сумела сделать нашу домашнюю жизнь настолько приятной, насколько это было возможно в тех условиях.
Зато кипевшие в Варшаве политические страсти вполне компенсировали скуку повседневной жизни. Да, действительно, моя обычная работа не удовлетворяла меня и казалась мне бесплодной. Ноты и протесты, которые я вынужден был передавать, образовали горы на столах утомленных чиновников департамента польского МИДа по германским делам. И даже наиболее вопиющие, бросающиеся в глаза случаи нарушения прав нацменьшинств не могли пробить стену недоброжелательства и некомпетентности местных властей. Недавно назначенный глава департамента по германским делам Яновский, богатый землевладелец из Познани, был приятным человеком, всегда готовым помочь. Я часто встречался с ним в последующие годы, когда он был назначен польским посланником в Берлине, и мы стали с ним добрыми друзьями.
Но с точки зрения внешней политики вообще и внутреннего развития в частности, Варшава была самым интересным местом для наблюдений. Там всегда было приготовлено в запасе какое-нибудь острое ощущение. Или генерал Желиговский отправляется в Литву и захватывает Вильно, или же князь Сапега или другой член оппозиции начинает какую-нибудь маленькую революцию, или же происходит смена кабинета, или мирные переговоры с Советским Союзом в Риге оказываются на грани срыва, пока наконец 18 марта 1921 года не подписывается мирный договор.
К несчастью, коварство маршала Пилсудского и польского правительства обернулось против Германии. Поляки, не удовлетворенные огромными приобретениями германской территории на востоке рейха, потребовали еще больше прусских провинций, мотивируя тем, что это - древние польские территории. Поляки утверждали, что мазурцы - родственные полякам племена и что, соответственно, южная часть Восточной Пруссии принадлежит Польше. Такое же требование было выдвинуто и в отношении Верхней Силезии. На конференции в Версале было решено, что жителей обеих территорий следует призвать голосованием решить свою судьбу. Мазурцы отвергли поляков - не менее 95% их проголосовали летом 1920 года на выборах, проходивших под контролем международной комиссии, в пользу Германии. Этот результат вызвал глубокое разочарование среди польских политиков в Варшаве, и они решили вновь обратиться к своей старой тактике шоковой терапии, то есть набегам, использованию вооруженных сил для того, чтобы поставить всех перед свершившимся фактом. Эта схема неплохо сработала в момент нападения генерала Желиговского на Вильно, и было решено повторить ее в более широком масштабе в Верхней Силезии.
Приготовления к набегу были ясно различимы в Варшаве на протяжении многих месяцев. Отрезанный от источников информации, я решил обратиться с просьбами о встрече к тем чиновникам, которые предположительно могли бы принять меня. Не то чтобы я считал, что они дадут мне откровенные и правдивые ответы, однако предполагал, что, сравнив различные уловки и отговорки, с помощью которых они постараются скрыть правду, я сумею заполучить несколько ценных ключей к пониманию истинной сути происходящего. У меня состоялась беседа с Витошем, председателем Кабинета министров, хитроватым крестьянином в ботфортах, а также с некоторыми министрами и другими влиятельными поляками, оказавшимися для меня в пределах досягаемости. Я выразил свою озабоченность той атмосферой враждебности в отношении Германии и рискованных планов в отношении Силезии, которые открыто обсуждались в обществе и на которые намекала пресса. Ответы были далеко неутешительными. Манера, в которой реагировали более откровенные люди смущение, замешательство, затруднение, хитрость, - и очевидные расхождения фактов, вынудили меня прийти к определенным выводам, которые я изложил в нескольких донесениях в МИД.
На политической сцене становилась все более и более оживленно. Войсковые соединения маршировали мимо дипломатической миссии, приветствуемые толпами людей, и цветы украшали дула их винтовок. Если все эти демонстрации были направлены на то, чтобы спровоцировать германское правительство на опрометчивые, безрассудные действия, то они своей цели не достигли. В начале мая сработал взрыватель в Верхней Силезии: Корфанти, крайне левый демагог, лидер поляков, живущих в Верхней Силезии, и бывший член рейхстага, поднял восстание, опираясь на силезские и польские банды, хорошо вооруженные, благодаря прямой и косвенной помощи Варшавы. Последовали многочисленные акты насилия и поджоги, а также массовые преследования немецкого населения. Из всех подразделений международных войск, расквартированных в Силезии, только итальянцы оказали некоторое сопротивление и попытались восстановить порядок, понеся при этом небольшие потери.
А вскоре и немецкое население организовало сопротивление: тысячи ветеранов войны собрались в Бреслау (ныне Вроцлав, Польша. - Прим. перев.) и были организованы в своего рода военные соединения, хотя и плохо вооруженные. Со всех частей рейха к ним присоединялись солдаты "свободных войск", и началась безжалостная и смертоубийственная партизанская война. Немецким добровольцам удалось подавить польских бунтовщиков и в конечном счете разбить их.