Впрочем, какая есть у Балиа армия, такая есть, и сделать тут ничего нельзя. Но проблема командующего для богатого торгового государства решалась проще. Балийский герцог, осознав, что война пошла не так, как хочется, пригласил вести кампанию знаменитого Теодора Галена, генерала-наемника по прозвищу Блуждающая Шпага. По правде сказать, Энтони, озолоти его, не взял бы балийскую армию, да еще после начала кампании, но Гален, насколько известно, ее принял. Интересно бы знать, сколько Марренкур ему заплатил?
Да, генерал Гален – это была еще одна предстоящая головная боль. Хуже, пожалуй, только балийская армия. Ну, и похмелье после катапульты, само собой… Король так и сказал ему – когда, прощаясь, они остались наедине: «Эта война не будет ни славной, ни трудной. Единственное, что может ее погубить – раздоры между командующими. Поэтому я и поручаю это дело вам – вы уживетесь даже с драконом». Может, устроить пару громких скандалов, чтобы впредь не получать таких назначений?
Энтони еще ни разу не видел знаменитого полководца. Слышал о нем много, разбирал по картам его блистательные кампании, а вот встречаться не довелось… к счастью! Знал только, что тот родом из Ваграу небольшого приморского королевства. Маленькие юго-западные страны жили своей непонятной жизнью, вели между собой мелкие войны, не лезли в дела вне своего региона, и на них тоже никто не покушался. Так что неудивительно, что молодой талантливый военачальник покинул родину и стал служить в чужой армии, неудивительно и то, что судьба улыбалась ему – а кому же ей еще улыбаться, если не смелым, решительным и умным? За десять лет он покрыл себя славой с головы до ног и заработал двухрядную орденскую цепь, на которой уже почти не оставалось места. Другое дело, что вел он себя при этом вызывающе, откровенно продавая свою шпагу, причем за огромные деньги – хотя если платят, то почему бы и не продавать?
Бейсингем поморщился: он терпеть не мог войны амбиций. А ведь придется… О Галене еще никто из тех, кто его видел, доброго слова не сказал. Говорили, что он был сыном вагрий-ского генерала и красавицы цыганки, на которой тот женился уже под старость по страстной любви. В таких случаях редко рождается что-то путное, а этот плод любви больше всего напоминал эзрийского ежа с иголками длиной в палец. Его честили на все лады во всех армиях, от Аркенберга на севере до Дар-Эзры на юге. Военные ругали Галена, а правители нанимали. Да не то что нанимали – буквально рвали на части, что позволяло генералу-наемнику на счету которого не было ни одного поражения, до небес взвинчивать цену за свои услуги.
Не иначе, это Гален и присоветовал герцогу обратиться за помощью к Трогармарку. Любовь короля Леона к военному делу общеизвестна, армия у него превосходная и всегда все готово, хоть завтра выступай, что особенно ценно, когда выступать надо было вчера.
…До лагеря он добрался за полночь. Там не спали, готовились к маршу: увязывали вьюки, запасали еду на дорогу – шли спешно, без обозных телег. Энтони наведался в каждый эскадрон, проверил все, что только можно, нашел добрый десяток упущений и когда, почти удовлетворенный, направился в свою палатку, то обнаружил, что хмель выветрился, а ложиться спать, пожалуй, уже и не стоит. Он принялся припоминать, что он забыл, вспомнил еще три вещи, которые не проверил, затем решил, что нечего тянуть, солнце через какой-то час поднимется, и приказал раздавать завтрак и звать священника служить напутственный молебен.
На рассвете, во главе трех полков легкой кавалерии и полка кирасир, он рванул на помощь балийцам. Артиллерия им была не нужна, пушек у Балиа на три армии хватит, а что касается пехоты, то как раз на севере, близ границы, в лагерях стояли три полка, добираться которым до балийских предгорий дня три, от силы четыре.
Пехотинцы тоже нюхом чуяли запах пороха и подготовились заблаговременно. Они выступили, едва получив переданный эстафетой приказ, и Бейсингем догнал их уже близ границы. Каким бы ни было спешным дело, он все же объявил дневку. Надо было дать отдохнуть конникам: кто их знает, что там творится, вдруг прямо с марша придется вступить в бой? Уставшие люди на измученных конях много не навоюют. Отдых касался солдат, но не командующего, который учинил у пехотинцев проверку всего, что только можно было проверить. На следующий день они пересекли границу, а еще через день были уже в предгорьях.
Бейсингем шел с авангардом. У него было предчувствие, что драться придется, не успев смахнуть дорожную пыль. Так и вышло. Едва они добрались до холмов, предваряющих западный конец Аккад, как услышали канонаду. Вскоре к отдаленному грому пушек прибавился многоголосый и такой знакомый им всем букет: неясный шум, крики, ржание коней. В этом месте на карте была обозначена котловина. По-видимому, она действительно существовала, потому что за холмами явно шел бой. Энтони отдал Марион коноводу, пересев на гнедого мойзельца Гарда, и махнул рукой, посылая полк вперед.
Тогда-то он впервые и увидел союзного командующего. Едва Бейсингем выехал на вершину холма – оглядеться, как к нему подлетел всадник на рыжем жеребце, в расстегнутом красно-синем балийском мундире, под которым сверкал серебристый легкий панцирь восточной работы. Шлем болтался за спиной на ремешке – это Энтони понравилось. Он и сам не любил шлемов – смотришь только вперед, как лошадь в наглазниках… Позади держались еще несколько офицеров, у одного в руках был штандарт. Всадник осадил жеребца возле самой морды Гарда, так, что тот всхрапнул и оскалился, – и, не утруждая себя приветствиями, выкрикнул:
– Сколько у вас с собой людей?
– Полк легкой кавалерии, – ответил Энтони, борясь с искушением как следует хлестнуть теснившего его рыжего, пока кони не начали грызться. Но не с этого же начинать знакомство с союзником! – Остальные на подходе.
– Наши цвета и цвета противника знаете?
– Знаю!
– На правый фланг! Выполняйте!
Гален развернул коня и рванул вбок по склону, немногочисленная свита помчалась следом. Оценив манеру союзного командующего в нескольких словах из лексикона конюхов, Бейсингем дисциплинированно отправился на правый фланг. Он и сам видел, что его полк тут нужен, равно как и то, что полка вполне хватит, и не нуждался в руководящих указаниях, чтобы вступить в бой. Однако уж коль скоро сопредельный генерал почтил его своим вниманием, то мог если и не предложить присоединиться к нему – в конце концов, откуда ему знать, кто ведет авангард, – то хотя бы поздороваться!
…Бой был яростным, но коротким. Солнце еще висело над склонами холмов, а они уже занялись обычными делами. Малоприятными – похоронными и лазаретными – и приятными донельзя, то есть едой и отдыхом. Офицерский повар, прибывший со штабом, только начинал готовить ужин, но генерал Бейсингем был чужд снобизма: он пристроился у ближайшего солдатского костра. Однако поужинать не пришлось: пришел порученец из балийского штаба с приглашением на совет. Энтони вздохнул, отставил миску, послал за командирами полков и направился к штабной палатке.
Днем было недосуг, а теперь он хорошо разглядел Галена. Не было никаких сомнений, что в его жилах действительно текла цыганская кровь. Среднего роста, одного с Бейсингемом, но не стройный и гибкий, как Энтони, а коренастый и крепкий, дочиста выбрит, держится вызывающе прямо. Смуглое, широкое, почти круглое лицо с тяжелыми скулами, черные, туго вьющиеся волосы, такие густые, что серебряная пряжка на затылке едва удерживает их массу, темно-карие, почти черные, горячие глаза – ошибиться в определении национальности невозможно. «Ему бы золотое кольцо в правое ухо, и можно ставить во главе табора», – подумал Энтони. Но серег генерал не носил, единственными украшениями были тонкий серебряный обруч-ожерелье с одиноким агатом и затейливо переплетенный браслет-цепочка.