Соломаха быстро раскрыла свою сумочку, достала серебряный рубль и подала спасителю:
— Вот, возьмите.
— Да разве она моя, что я деньги буду брать?! — Чернявый уже сидел в кабине, собираясь ехать. — За что купил, за то и продал. — И вдруг вспомнил: — Ты мне обломок дай, сдам кладовщику, — обратился он к таксисту.
Тот подбежал, подал замасленную негодную деталь, и полуторка тяжело двинулась на первой скорости.
Соломаха не глядя бросила рубль в сумочку и щелкнула замком.
— Ну, поехали!
Она быстро обежала машину и села на свое место.
— Как это «поехали»? — отозвалась Галя. — А парень?
— Какой парень? — оглянулась Соломаха удивленно. — Ах, этот? — только теперь вспомнила она о Сашуне. — В самом деле, как же нам быть?
— Что значит «как быть»? Надо ждать, — ответила Галя.
— Но ведь у меня в десять заседание, остается тридцать минут… — жалобно произнесла Соломаха, еще не решаясь настаивать.
Водитель вышел из машины и выглянул на дорогу — никого не было видно.
— Он, может, еще целый час будет ходить… — недовольно сказал и снова сел за руль.
— Так что же мы его, бросим? — голос Гали задрожал от гнева.
Соломаха быстро взглянула на нее, но смолчала. А водитель полуобернулся к Гале и спросил:
— Вчетвером одного ждать будем?
— Вчетвером послали, вчетвером должны и ждать, — отрезала Галя.
— А у меня план, — так же резко бросил водитель. — Кто как, а я простаивать не буду.
Его категоричность придала смелости и Соломахе.
— Ну посудите сами — у меня через полчаса важное общественное дело. Товарищ, — она показала на Колодия, который все еще не решался сесть в машину и все время поглядывал на дорогу, — товарищ, видимо, тоже спешит. Вам на поезд, у водителя план… А парень молодой, ручаюсь, что дело у него не такое уж важное…
— Да тут километров восемь, не больше, — вмешался таксист, — дойдет и пешком.
— И все-таки как-то неловко… — сказал Колодий, но, поколебавшись, сел рядом с девушкой.
Мотор работал, можно было развернуть машину, доехать до мастерских и разыскать парня — это заняло бы, пожалуй, меньше времени, чем споры, да и от неловкости освободило бы, а ее ощущали все. Но такого простейшего решения не предложили ни Соломаха, ни Колодий, — возможно, просто не догадались, а может, считали это слишком большой честью для какого-то мальчишки. А Гале, лицо которой пылало от возмущения, такой выход почему-то даже в голову не пришел.
Молчание царило довольно долго. В конце концов отозвалась Соломаха. Как и перед этим, сказала мягко и приглушенно:
— Ну, давайте помаленьку…
Когда перевалили через бугор и спустились в долину, Галя крикнула:
— Остановитесь!
Водитель инстинктивно нажал на тормоза, и машина резко остановилась.
— Господи… Что случилось? — испуганно оглянулась Соломаха на девушку.
Галя не ответила. Пальцы судорожно рыскали в сумочке. Она достала два рубля, бросила их на переднее сиденье, стремительно распахнула дверцу и вышла из машины.
— Это за меня и за него, — сказала она и быстро пошла назад.
— Нервы!.. — осуждающе произнесла Соломаха.
— И вправду как-то так получилось… — неуверенно пробурчал Колодий. — Пожалуй, и я останусь… — Он нерешительно взялся за ручку.
— Да что с вами со всеми?! — возмутилась Соломаха. — Ну пусть они… а вы-то ведь взрослый человек!
— Не в том дело, — усмехнулся Колодий. — Раз уж так, заверну в тот хуторок, погляжу, как там в колхозе дела… А вы езжайте, четверть часа до начала заседания у вас еще есть.
— Ну, как хотите, — сказала Соломаха. И когда Колодий вышел, строго приказала: — Поехали!
Галя была уже далеко, и Колодий решил подождать здесь. Отошел от дороги, опустился на привядшую осеннюю траву, обхватил колени руками и застыл. В воздухе уже пахло осенью, небо повисло высоко над головой, настоянное на густой синеве и мягком тепле бабьего лета. Впереди в той же долине виднелся колхозный хутор — длинные коровники с черепичными крышами, а перед ними колодец с высоким журавлем. Недалеко, километра полтора, надо бы и в самом деле зайти, раз уж оказался почти что рядом. Но те двое могли подумать, что и он их оставил и уехал, — этого Колодий не хотел.
Ждать пришлось долго. Колодий сидел не шевелясь, ни о чем определенном не думая. Иногда в памяти возникали обрывки каких-то воспоминаний, а когда подумал о двух своих «башибузуках», с которыми жена теперь дома проходила курс десятилетки, усмехнулся. «Горячие они, задиристые, пожалуй, тоже не стерпели бы, — подумал он. — В меня удались, и сам был такой в их возрасте…»