— Вот так кавалеры! — послышался чей-то насмешливый голос. — Женщина надрывается, а им хоть бы что…
Я поднял голову и увидел говорившего. Это была рыжая коренастая девушка лет восемнадцати. Она перегнулась через поручни верхней палубы и осуждающе смотрела на нас. На ее усеянном густыми веснушками лице светилась презрительная улыбка.
Я вспыхнул, но сдержался. Просто не было сил ответить. Но ее вопиющая несправедливость меня возмутила.
Наконец пароход отчалил. Вопреки комичности наших приключений мы все-таки ехали! Машина тяжело ухала, в ее нутре что-то ритмично хрипело и захлебывалось. По жирным деталям скатывались тяжелые капли.
— Ну как? — спросил Сашко и дружески хлопнул меня по спине своей здоровенной пятернею.
— Вот это да-а! — протянул я, вытирая платком взмокшее лицо.
— Так вам и надо! — не выдержала Оксана, чем сразу же поставила себя в один ряд с конопатой девчонкой.
Глаза мои сверкнули. В них, как мне казалось, Оксана имела возможность прочитать все, что у меня было на душе.
Неожиданно я почувствовал на себе чей-то взгляд. Задрав голову, я увидел девушку, только что так несправедливо осуждавшую нас. Перегнувшись через поручни, она стояла на ступеньках прямо над нашими головами и, как видно, все это время наблюдала.
Ее насмешливая физиономия испортила мне настроение. Что ей нужно? По какому праву она сует свой нос в дела посторонних людей? Я уже готов был высказать ей все, что думал, но чувство собственного достоинства помешало мне вступать в спор. Я сделал вид, будто не замечаю ее, и повернулся к своим товарищам:
— Пойду поищу места на палубе.
Невольно я пошел не к ступенькам, над которыми стояла девушка и по которым проще всего было добраться до палубы, а вдоль коридора, к кормовому люку. Однако я сразу сообразил, что эта девица еще, чего доброго, вообразит, будто я ее избегаю. Пришлось повернуть. Не глядя по сторонам, я спокойно поднялся по лестнице, гордо неся свое ущемленное достоинство. Но оказалось, что девушка уже ушла и моего поступка оценить не могла.
Пассажиров на палубе было не много. Да и неудивительно — все теперь стремились попасть на новые комфортабельные пароходы, которых уже немало ходит по Днепру; старые калоши, подобные этой, достаются либо неудачникам, либо тем, у кого горит срок командировки и они торопятся уехать любыми средствами передвижения.
С востока налетал довольно резкий ветерок. На палубе пассажиры устраивались на ночь. Я наблюдал, как они стараются защитить себя от ветра при помощи ватников и пальто, и понял, что наши муки еще впереди. Солнце только клонилось к западу, а мой легкий пиджачишко уже пронизывало насквозь. Что же будет через час, когда солнце скроется? А ночью? Ведь нам еще целых пятнадцать часов до Киева!
Когда я возвращался через второй класс, меня вдруг осенила блестящая идея: а нельзя ли вместо завтрашнего такси купить одну плацкарту для Оксаны и, пользуясь ее присутствием во втором классе, зайти невзначай — ну, скажем, в гости, что ли? А там и… пристроиться на верхних полках! Благо каюты совсем пустуют.
Я поделился своим замыслом с друзьями. Они радостно одобрили его. И верно, ведь никто не может запретить палубным пассажирам проведать своих друзей во втором классе и находиться там, сколько им вздумается, особенно если каюта пуста и они никому не мешают.
Мы сидели в душном коридоре и, увлеченные блестящей идеей, с аппетитом уплетали крутые яйца с огурцами, позабыв о наших недавних невзгодах. Наперебой мы стали рассказывать друг другу соответствующие обстоятельствам истории, связанные с нашей студенческой жизнью, вспоминая столь же несложные наивные хитрости, к которым прибегали тогда. Моя идея, как оказалось, пробудила в памяти множество всяких случаев и веселых проделок, к которым нам в свое время доводилось прибегать с целью экономии ограниченных студенческих финансов. Сашко, например, рассказал, как он, получая стипендию в бытность свою первокурсником, всегда просил кассира выдать ему одну целую десятирублевую купюру, имея ее при себе, можно было проехать в трамвае без билета — разменять такие большие деньги кондуктору обычно бывало нечем. А кто же мог заставить идти пешком человека, который с готовностью протягивает червонец за проезд?! Мы понимали, что с морально-этической стороны такие проделки не выглядели безупречными, но не считали их государственным преступлением. Что же касается нашего нынешнего намерения, то пустые каюты и наша благородная бедность давали нам, казалось, полное право обеспечить себе спокойный сон с помощью невинной хитрости.