После встречи в Броварах мы не виделись около месяца.
Встретились в Харькове ночью, возле бывшего дома ВУЦИК, который горел, подожженный вражескими бомбами. Пожарники и бойцы старались погасить огонь, высоко в небо взлетали струи из брандспойтов, но здание пылало, освещая небо над городом зловещим заревом.
Не в ту ли ночь я услышал это стихотворение из уст автора? И кажется, только в то мгновение почувствовал вдруг неожиданное облегчение очищения, которое дает трагический сюжет в исполнении подлинного поэта. Будто до этого времени, занятый ежедневными переездами на случайных машинах с одного участка фронта на другой, видел только внешние признаки событий и вот теперь, услышав это полное трагизма стихотворение о тяжкой боли и вере в победу, почувствовал подлинную решимость.
Работая на фронтовом радио, Леонид Первомайский обладал одним преимуществом перед нами, корреспондентами фронтовых газет: у него была трибуна, с которой он имел возможность выступать с произведениями на родном языке. Первомайский писал стихи, сразу же шел к микрофону и читал их, зная, что люди, сидящие у приемников в тревожном ожидании новостей, слушают и его.
Лютая зима 1941—1942 годов стала тяжким испытанием для многих писателей-фронтовиков. Нам, не имеющим личного транспорта и вынужденным все время передвигаться, «голосуя» на заметенных снегом дорогах, тяжело приходилось в продуваемых шинельках и хромовых сапожках. Пожилые, простудившись, застревали в санбатах, лишенные возможности выполнять свои корреспондентские обязанности. Кончилось тем, что кое-кого из них командование вынуждено было отчислить и отрядить в тыл.
Но Первомайский держался. Он оказался неплохим кавалеристом — в тридцатых годах, находясь на Памире, научился ездить верхом. Такой способ передвижения давал возможность остановиться перед случайной хатой или землянкой и согреться, если уж холод слишком донимал.
Но летом Леонид захворал. Вскоре он мне писал:
«…Пугает немного зима (речь идет уже о следующей зиме. — С. Г.), после летней болезни я чувствую себя не вполне здоровым, постоянные переезды очень утомляют меня, — что будет, не знаю, однако дал себе слово без жалоб переносить то, что будет. Вы же знаете мой упорный характер — от своего я не отступлюсь…»
Целый год работал Первомайский для фронтового радио, несмотря на то что враг захватил бо́льшую часть украинской земли и почти не стало слушателей. Но вот уже вся Украина под оккупантами, население было лишено радиоприемников. Теперь фронтовое радио работало с расчетом на партизан.
19 октября 1942 года я получил письмо, в котором Первомайский писал:
«…осточертело мне мое «эфирное» существование, и я теперь с радостью взялся сотрудничать в газете хозяйства, где я пребываю. Все-таки дело писателя печататься».
Поэт находился тогда в 193-й дивизии генерала Лагутина, с которым близко подружился. Из полков и батальонов этой дивизии Первомайский прислал немало прекрасных стихов на свое фронтовое радио и во фронтовые и армейские газеты. На его корреспонденции, наверное, обратили внимание в Москве — из редакции «Правды» прибыла телеграмма на имя Первомайского с предложением писать для этой газеты.
Он очень обрадовался такому предложению, как писатель, уже обладавший огромным материалом, не вмещавшимся в размеры текущих заметок и корреспонденции для фронтовой прессы.
То, что он написал для «Правды» на протяжении войны, требует специального исследования. Скажу лишь, что в своих корреспонденциях он никогда не ограничивался информативным пересказом событий и умел, описывая даже подлинных людей в подлинных ситуациях, подниматься до уровня художественного обобщения. Первомайский и в очерке всегда оставался мастером и точно так же, как и в поэтических произведениях, написанных как бы на злобу дня, никогда не опускался до уровня так называемых «газетных стихов». Его произведения всегда были поэзией, а очерки — художественными произведениями, и его пример, как мне кажется, может внести ясность в наши дискуссии о проблемах публицистической и очерковой литературы, которые то и дело возникают, сколько себя помню.
Кстати, должен сказать о серьезной ошибке, которую нередко допускают некоторые критики и обозреватели фронтовой публицистики украинских писателей. Для своих обзоров они пользуются только материалами тогдашних украинских газет, которые выходили в тылу, оставляя, как правило, вне всякого внимания работу украинских писателей в центральной русской прессе. Эта работа имела миллионы читателей и довольно большой резонанс. Не учитывать ее — значит обеднять представление читателя о публицистическом творчестве украинских писателей на фронте.