Из горницы вышла нарядная, начавшая уже отцветать дочь хозяина. Семен где-то видел ее давно, еще гимназисткой с косичками, он вежливо заговорил с ней, спросил, кто такой этот Блок.
— О, Блок! Блок — душка, наш кумир, — закатила глазки перезревшая дева, — Певец прекрасной дамы, — Она, сохраняя на лице благоговение, гордо удалилась.
— Спасибо! Объяснила! — засмеялся вслед Семен. — Все вы с ума посходили, старые девки! Не знаешь, так уж молчи!
На третий день жизни Семена в городе приехали и остальные делегаты. Белянкин ходит рука об руку с главным уездным эсером. Делегатский вагон на вокзале захватили анархисты — второй день хозяйничают. Остальные делегаты топтались на перроне возле оккупированного вагона. Вожаки эсеров, поблескивая стеклами пенсне, выражали устный протест, грозились письменным. Анархисты матерно отругивались, обещали пристрелить первого, кто сунется. С поездом из Самары прибыл новый отряд красногвардейцев. Белянкин сообразил быстро, взял с собой двух бородачей — попроще с виду, и кинулся к комиссару. Большевики за полчаса вытряхнули анархистов из вагона, разоружили…
Семен, наблюдая все это, проникался уверенностью, что только большевики могут навести порядок.
4
С солдатом, что вез в Чулзирму Тражук, получилось чудно. Он почти вбежал в распахнутые ворота заезжего двора, подскочил к запряженным Тражуком саням и засыпал его вопросами:
— Здесь Пулькин хозяин? Стой, обожди. Чей будешь, русский, чуваш? В Чулзирму едешь? А запасной тулуп есть? Вот и хорошо. Поехали!
Тражук оторопело смотрел на бесцеремонного солдата, а он тем временем усаживался в сани, кутаясь в тулуп.
— Думаешь, я вырс?[23] Нет, я чуваш, только немного забыл чувашский язык, — решил незнакомец успокоить Тражука. — Ничего, за дорогу вспомню. Ты мне отвечай по-чувашски, пойму. Дорогу знаешь? Ну, если не знаешь, лошадь довезет. Да и я не забыл еще дороги на родину. Не горюй, доедем.
По пути солдат рассказал о себе, перемежая русскую речь чувашскими словами. Он назвался Осокиным, братом Тимрука. Звали его, мол, Михаилом, по-чувашски Мишши. В солдаты ушел давно, когда Тражук был маленьким.
Скоро солдат угомонился, поднял воротник тулупа и завалился набок. Но понукаемая лошадь шла шагом. Тражук, преодолевая дремоту, лениво вспоминал город — там он побывал впервые.
Улицы прямые, как струны на балалайке. Деревянные, крашеные дома с крылечками складываются в кварталы — ишь какое слово! Как называется дощатый настил вдоль домов — не выговоришь. Каждый двор обнесен забором, за ним — злые собаки. Главная улица вроде и не шире других, а какая-то нарядная. Тут уж дома каменные, двухэтажные. Ворота железные. Нижние окна — иные побольше ворот, из толстого стекла, а за стеклом разные товары. Тражук целый день ходил по улице, глазел на людей, читал вывески. И вдруг на одной: «Бакалея. И. Д. Половинкин». Так вот где живет жених Наташи Черниковой Виктор Половинкин.
Долго стоял парень в лаптях возле открытой двери, что вела на второй этаж, все вроде ждал — сбежит по ступенькам Виктор Половинкин с револьвером в руке и начнет стрелять, как когда-то в письме обещал… И вдруг заскрипели ступеньки. Тражук отпрянул, спрятался за телеграфный столб. Услышал веселый женский смех. Мужской молодой голос. На улицу из двери выскользнула молодая женщина. Оглянулась, махнула рукой, прошелестела что-то вроде «адю» и зацокала по тротуару каблуками желтых башмачков. Тражук обомлел. Да это же дочка Пулькина, хозяина заезжего двора!
Чудной народ в городе! По снегу и мужчины и женщины в башмачках шастают, или, как Румаш говорил, в штиблетах. А эта, как се… Сафо, кажется, чуднее всех. По красивая, как сказка. Ученая, гимназию кончила, а лепечет по-детски. К отцу: «папуля», мать — «мамулей» кличет. А папуля и мамуля на городских-то не похожи, хозяин совсем как мужик из Сухоречки.
Но Сафо! И чудится Тражуку, что городская красавица к нему под заячий тулуп залезла, шепчет: «Трофим Петров, я люблю тебя. Забудь холодную Уксинэ. А Виктора я не люблю, у него невеста есть».
И вот они уже на салазках — Трофим Петров и Сафо Пулькина! Катятся с горки. Салазки опрокинулись, Тражук уткнулся носом в снег…
— Ах ты, эсреметь! Возница называется. Да что ты дрыхнешь с вожжами в руках! — весело укоряет солдат.
— И не спал я вовсе, — оправдывается Тражук, залезая в сани. — Это под гору буланый понес. Сытый, шуйтан, весь день овес жрал.