Думает о завтрашнем дне, о наступающем Новом годе и сам Павел Иванович. Мысли его путаются. Один он в своей горнице празднует сурхури. Потягивает самогон из бутылки и беседует с кем-то невидимым, бормочет, грозится, рассуждает.
— Конец года! Нет, врешь, конец света. Светопреставление, говорят русские. Пре-ставление, пред-ставление. Чепуха! Не очень-то ладно! Чуваши говорят: Ахыр, нет, Ахыр-Самана, взбесившаяся самана, значит. В Питере всему голова Ленин. Кто он, Ленин? Друг чувашей, говорил Симун. А почему племянник к рождеству не вернулся и к сурхури? Белянкин давно вернулся, а он, парши вец, нет. А пошел он к черту, к шуйтану, к дьяволу, этот Симун… В Оренбурге Дутов, а в Самаре кто? Кто такой Дутов? Атаман. Я те дам, атаман с лампасами! Не верю я тебе. Ты — казак, враг мужиков. А я мужик. Крестьянин, кресть-янин, христи-анин. Христ… Стоп! Большевиков называют анти-христами. Они хотят, чтоб всем — все поровну! А Тимук мой подлец, антихрист, вот я до тебя доберусь! А Христос, он же большевик. Что? Христос — большевик? Дурак ты, Мурзабай, ухмах! Пьяница. Не пей больше. Нет, буду пить. У меня горе. Симун меня бросил. Назар сгинул. Сгинет вместе с ним и род мурзабаевский. А Симун, он не совсем Мурзабай.
За окном послышались звонкие голоса. Мурзабай припал к окошку, слушает, как мальчишки выкрикивают праздничный такмак[26]:
— К богачу нечего заходить, у него ворота заперты. Пошли дальше, — крикнул кто-то из ребят.
— Сурых ури — сурхури! — зачастил какой-то озорник. — Да ягнятся у вас овцы, да рожают у вас жены! Да будут девки яловы до свадьбы!
Мурзабай вскочил, ногой распахнул дверь, крикнул в темноту:
— Эй, кто там есть! Верните ребят! Давайте пирогов, йывы, масла, крупы. Все, что им надо для сурхури!
Никто из домашних не откликнулся. Стареющий пьяный Мурзабай заплакал. Один он на белом свете. Один! Родные его бросили. Детишки боятся заходить к нему во двор. Симун обманул. Назар пропал. Назар! Вернись хоть ты домой, Назар!..
Но сурхури — праздник. Нельзя плакать в такой день. Мурзабай хлебнул еще самогону.
Сухореченские девушки в этот вечер гадали на женихов: бросали за ворота башмаки и валенки. Оля гадать не пошла. «Зачем? У меня все ясно. Муж мой — Румаш».
Оля три года ходила в школу, но училась плохо, дралась с мальчишками, не раз стояла в углу. Книжки дома еще иногда почитывала, а карандаш в руки не брала. Кое-как нацарапала первое и единственное письмо отцу на фронт. А вот Румаш, можно сказать, приохотил ее и к перу и к бумаге.
«Ах, Румаш-Ромаш, кареглазенький мой! — выводила она строку за строкой. — Уезжал ты — сказал: вернусь, сыграем свадьбу, построим новый мост между Сухоречкой и Чулзирмой. А заместо этого уехал на край света. Где ты? Позови меня к себе, Румаш: до Сибири пешком дойду. Закончил бы ты революцию к масленице. А дядя Коля опять уехал воевать — тоже за революцию, за Советскую власть. Да и Илюшка собирается».
В Чулзирме сурхури в разгаре. До крещенского вечера девушки будут собираться в улахи. На стол водрузят ведро с холодной водой из проруби. Побросают кольца в воду, запоют песни. Сколько колец брошено, столько песен будет спето. Когда последняя песня подойдет к концу, хозяйка улаха, засучив рукава, опустит руку в воду, загремит кольцами, гоняя их по дну ведра. Только замрет последний звук, вынет первое кольцо наугад. Побледнеет, заахает или радостно заулыбается одна из девушек, узнавая свое кольцо. Гадают девушки шесть вечеров подряд, но это с завтрашнего вечера. А нынче у них другая забота: варить кашу и кисель сурхури.
Девушки из Малдыгаса и Тепурама собрались к тетке Альдюк. Туда же явились и парни с торбами через плечо. Зар-Ехим подошел к хозяйке улаха.
— Идите с богом, — напутствовала она. — Принесите полные торбы крупы, муки, масла! И ложку не забудьте!
А обычай был такой: сперва мальчишки обегали дома — тоже с торбочками, — пели хозяевам песенки сурхури. Получали пирожки, йыву. Вслед за мальцами шли взрослые парни — желали хозяевам, чтобы овцы их были здоровы, ярки приносили ягнят. Парням в торбы насыпали все нужное для праздничной «каши сурхури».
Хведюк уже не мальчик, однако еще и не парень. Он больше всех знает песенок и прибауток.
— Выручай, братишка, будь атаманом мальчишек, — попросил его Зар-Ехим. — Без тебя они все напутают. Ты же у нас находчивый и смышленый.