Не обнаружив никаких признаков системы управления, Воинов поначалу растерялся — ведь как‑то аборигены поднимались на верхние этажи, не по лестнице же! Потом, покопавшись в памяти, он вспомнил фантастический рассказ о расе, на какой‑то планете, которая все делала ногами, и взгляд его пошарил по полу. На удивление догадка оказалась верна: с краю площадки находились два знака. Воинов наступил на один из них. Створки дверей сошлись, кабина дернулась, но осталась на месте. Андрей пощупал ногой другой знак и лифт, мягко качнувшись, неторопливо стал подниматься вверх. Чем выше он поднимался, тем сильнее наливался алым цветом огонек индикатора. Неожиданно он стал затухать и Воинов понял, что проскочил нужный этаж. Переставив ногу на первый знак, он направил лифт вниз.
Вышел лейтенант в просторном, светлом фойе этажа, где‑то посередине здания. Здесь, на удивление, пыли почти небыло, а через чистые и прозрачные окна, можно было видеть прекрасный пейзаж, открывшийся с высоты. Сориентировавшись по индикатору, он пошел вглубь коридора, по пушистому ковровому покрытию, заглушающему звуки шагов.
Дверь бесшумно скрылась в стене, пропуская пришельца в помещение, похожее на конференц–зал. Выдержанное в мягких теплых тонах, приятно контрастирующих с ярко–голубым светом, падающим из широких окон, оно помогало сконцентрировать свое внимание на основной теме, — огромной стереопроекции в центре, почти под потолком. Наверное, это была копия звездной системы, где в настоящее время находился Андрей: звезда, планеты, словно настоящие, но уменьшенные волшебником, двигались по своим орбитам, вспыхивали и гасли искорки метеоритов. Большие и маленькие, со спутниками и без, безжизненные, и переливающиеся атмосферным сиянием, всего Воинов насчитал тринадцать планет. В межпланетном пространстве виднелись хвосты нескольких комет, которые тоже двигались.
Он стоял завороженный зрелищем и почти не думал о цели своего прибытия. Внезапно его привлекло какое‑то движение на периферии зрения, и мелодичный звук заставил лейтенанта резко развернуться, направив оружие на человека, сидящего в парящем над полом кресле.
Это был глубокий старик. Если бы Воинов увидел его на Земле, то сказал бы, что «люди столько не живут». Его возраст просто не поддавался визуальному анализу, и все‑таки это был первый живой житель этой планеты.
Большие фасетчатые глаза, в обрамлении темных глазных провалов, что делало их выпученными, тускло смотрели на гостя. Тонкий, ссохшийся рот был приоткрыт, словно он собирался что‑то сказать, но передумал. Абсолютно белые волосы спускались ниже плеч, обрамляя землистого цвета, морщинистое лицо. Голубое одеяние скрывало тело, не укрывая, однако, его чрезмерную сухость. Узкие четырехпалые ладони лежали на острых коленях.
— Вы что‑то хотели сказать? — спросил Андрей, чтобы как‑то разрядить затянувшееся молчание.
— Оя, а эис эв уе! — губы старика скривились в подобие улыбки, и он поманил, вполне человеческим жестом, лейтенанта за собой, — Ос ати эн алтэ.
По его тону Воинов догадывался, что старик не очень‑то его жалует, хотя кто его знает, этих аборигенов. Но осадок остался.
Он последовал за стариком. Кресло подплыло к совершенно гладкой стене, и та бесшумно растворилась, пропуская их в другое помещение. Судя по всему, это была какая‑то техническая подсобка: стеллажи, уставленные различными приборами, коробки, лабораторная посуда, какие‑то кристаллы… Андрей с любопытством оглядывался по сторонам, пока старик возился с каким‑то странным сооружением около стола. Наконец его кресло развернулось, и Андрей увидел, что старик протягивает ему нечто, напоминающее корзину для мусора, в переплетении узоров которой были вставлены разноцветные блестящие камешки. Показав жестом, куда это надевать, старик постучал себя по лбу костлявым пальцем, вопросительно посмотрев на офицера.
— Ясно — ясно, — тот с раздражением кивнул, давая знак, что понял. Ему не нравилось, что какая‑то засушенная мумия считает его недоумком. — Одеть это на голову, — Он взял из рук аборигена прибор, — И усиленно думать… — Андрей надел прибор себе на голову.
Вначале ничего не произошло, только кожа на затылке словно занемела, и нестерпимо захотелось зевнуть. Он подавил зевок в зародыше и стал вспоминать Землю, поселок, родителей, друзей, любимую женщину… мысли становились вязкие и пушистые, хотелось просто лечь и закрыть глаза. Ноги внезапно подкосились, и лейтенант рухнул на упругий ворс ковра.
В чувство его привел тихий, мелодичный голос, доносившийся откуда‑то сверху.