- Что там, вино или смывка?
- Вино. Что, не видите?
Хлеб и кусок колбасы тоже отняли. Я смолчал, хотя с утра маковой росинки во рту не было. Когда я увидел, что хотят забрать и упряжь, стало не до смеха. Кинулся к цыгану и вырвал у него из рук вожжи.
- А я на чем домой доберусь?
- Ха-ха-ха! - развеселилась компания.
Цыган не смеялся. Ему не на шутку понравилась моя упряжь.
- Отдай ему вожжи.
- Гица? Могылдя?!
- Да. Не ждал, товарищ директор?
Он наклонился, поднял деньги. Весь черный, он походил на ворона, и хищные пальцы были как черные когти.
Степная двуколка ждала их за овчарней. Сели в нее и погнали коней. Цыган верхом скакал сзади. Я остался сзади. Я остался один. Размышлял о случившемся, запрягал лошадей.
Вот это наторговал!
Голодный, как собака. Без копейки денег. Впереди сорок километров пути. Ни тебе маленького бочонка. Ни дедушкиного топора.
В голове завывал ветер. Что скажу родителям? Ограбили. Как? Среди бела дня? Да, среди бела дня. Почему же не держался за другими подводами? Так получилось... А дед орет на все село: "Где мой топор?!"
Времени много: можно обмозговать. На голодный желудок голова живо работает. Черт побери! Я даже не знаю, сколько денег у меня утащили.
Да, чему бывать, того не миновать. Получился из меня торговец, как из отца поп!
2
Удивительно - дома никто меня не стал укорять. Отец махнул рукой:
- Что ж, вот и ты попробовал...
- Побей их бог... Чтоб им поперек горла стал наш кусочек! проклинала их мать.
Дедушка вздыхал:
- Да, беш-майор... оставил ты меня без топора! Везет тебе в торговле, как Лейбе... Дал ему отец сто карбованцев - начинай дело. Поехал он, купил кроликов и голубятню... Увидев такое дело, приобрел ему старый хрыч немного землицы. Гни спину на табаке, ежели голова не работает... как у других евреев! Тебе, пожалуй, тоже к земле вернуться надо. Землица - она всякому сгодится: и такому, и сякому!..
Я бы вернулся в школу. Хоть простым учителем. Но никто меня не приглашал. А самому на поклон идти не хотелось.
В один прекрасный день все же настигла меня телефонограмма: срочно прибыть в райком комсомола.
Меня не забыли! Вероятно, ждет изрядная головомойка. И, как говорит товарищ Синица, первый секретарь комсомола, стружку с меня снимут, не без этого!.. Секретарь комсомольской организации, директор школы и - начал торговать вином. Позор! Позор!..
Воображение всегда рисовало мне самые ужасные картины. И когда я все же выпутывался из затруднений, про запас оставалась нечаянная радость. Слава богу, все кончилось лучше, чем я ожидал!
Дело приняло, однако, нежелательный оборот. Во главе стола сидел товарищ Синица, человек с добрым лицом и отзывчивым сердцем. А вокруг стола ходил, потирая подбородок, Алексей Иосифович. Оглядывал меня с головы до ног, повторяя:
- М-да, м-да...
Бормотал в кулак, а его прищуренно-раскосые глаза обжигали меня, как горящие свечи.
- Что же с тобой делать, Фрунзэ?
- Откуда я знаю?
- Ты брось это свое мужицкое... Не притворяйся наивным.
Губы Алексея Иосифовича сделались тонкими, как лезвия. Это был не тот Шеремет, который, обняв меня за плечи, вел в парткабинет, где мы всю ночь читали "Тайную войну против Советской России".
- Передадим на тебя дело в суд - перестанешь пожимать плечами. Комсомольский билет носит в кармане! Пример для молодежи!
- Если бы наши бойцы отступали перед малейшим препятствием, где бы они теперь были?! - зло уставился на меня и товарищ Синица. - Мы тут обменялись мнениями... Хотели тебя взять вторым секретарем райкома комсомола. И вот, учудил!
Меня бросало то в жар, то в холод. На этот раз мне попало гораздо больше, чем я запланировал дома. Да, домашняя прикидка не совпала с городской расплатой. Словно на наковальне, меня поворачивали с боку на бок.
- Проверим, можно ли ему поручить воспитание детей. О директорстве, разумеется, и речи быть не может.
В районо на меня уже был заготовлен приказ. Освобожден от должности директора, назначен учителем. Мне предстояло передать школу математику. На здоровье. Ноги у него длинные, пусть побегает.
Дома, однако, меня поджидала еще одна великая "радость". Прокопий Иванович торчал у нас с самого утра. Хотел, чтобы именно я стал тысяцким на свадьбе. Конокаром, как говорят в Кукоаре. Свадьбу он устраивал, конечно, с музыкантами.
- Да вы что, в самом деле, Прокопий Иванович, глумитесь надо мной?
- Избави бог! Просто хотим, чтобы свадьба прошла достойно... А без конокара какая свадьба?
- Слушай, кто тебя послал?
- Все! И родители жениха, и родители невесты, и, понятное дело, сами молодые... Не отказывайте в такой день. Кого еще просить? Все на фронте.
- Но ты ведь знаешь, мы с невестой... Ну, дружили...
- Знаю... Да что делать? Я просил Яцку. Он бы меня выручил. Так верхом не умеет ездить.
Проклятье! Всего можно было ожидать, но конокаром на Викиной свадьбе я себя даже в самом дурном сне не видел. Конокар на собственной свадьбе! Все пялят на меня глаза. Все отпускают двусмысленные шуточки. Человек предполагает, бог располагает... Хи-хи-хи! На добро позарилась. Ну, да тот, видно, побогаче будет. А Негарэ - сквалыга. Ненасытная утроба.
- Не могу, Прокопий Иванович. Если бы что другое... Пойми ты Меня, не могу!
- Понимаю. Но свадьба с музыкантами... И без конокара?
Он ушел недовольный, сердитый. Будто я у него в долгу!
- Держись как следует. Сердце у тебя не из воска! - сказал отец.
Честно говоря, я его не понял. Зачем мне держаться? Зачем быть конокаром? Скакать на жеребце с калачами, как жернова, сыпать прибаутки, пока невеста в обморок не упадет?
В голове гудели слова товарища Шеремета: "Деньги на них государство тратит... курсы... педагогическое училище... Оплаченный отпуск... А он соизволил... Поссорился с милой и уехал! Башмак ему тесен станет - тоже все бросит. А чувство ответственности, моральные обязанности перед обществом? Две тысячи лет назад Аристотель сказал, что человек не может существовать вне общества. Человек вне общества или бог, или зверь! Что это за анархия среди педагогических кадров?!"
Да, товарищ Шеремет умел снимать стружку. Ничего от меня не осталось. И вдобавок я не знал, кто такой Аристотель и что такое анархия.