Последовало молчание. Я вздохнул.
– Я не могу вам объяснить, – повторил я. – Я не причиню ей зла – это все, что я могу вам сказать.
– Дело серьезное?
– Да.
Снова молчание.
– Сексуальное? – спросил Эрве Шапюи.
Я крепко сжал трубку в руке. Господи! За что ты сделал его ослом? Я набрал в легкие воздуха, чтобы выдохнуть нечто оскорбительное, но режиссер опередил меня.
– Ладно, – сказал он. – Ее зовут Мемфис Шарль. Будь осторожен. В последний раз, когда я решил соблазнить ее, она плеснула в меня грогом.
– Что это за странное имя? – спросил я.
– Она сама его выбрала, – ответил он и дал мне адрес. – Теперь повесьте трубку, – добавил он, – и оставьте меня наедине с угрызениями. Мне не каждый день приходится выдавать друзей полиции. Вы мне перезвоните и расскажете, а?
– Расскажу что?
Он бросил трубку. Сумасшедший тип.
Наконец-то я нашел ботинки. Они были в чемодане. Алкоголь убивает, подумал я, зашнуровывая ботинки. Я завязал вокруг шеи темно-коричневый трикотажный галстук, надел пиджак, проверил, на месте ли документы, и вышел на улицу.
Я взял такси на Севастопольском бульваре. Мемфис Шарль (ну и имечко!) жила в девятнадцатом округе. Метро еще было закрыто.
Шофер остановил такси на авеню Генерала Леклерка.
– Это напротив, – сказал он. – Вы хотите, чтобы я переехал на противоположную сторону?
– Нет, нормально.
– Тридцать два франка, – сказал он.
– Всего-то?
– Плюс чаевые, – незамедлительно добавил он.
В этом отношении я его разочаровал. Когда я вышел, он высунулся в окошко.
– Не знаю, какого черта я работаю ночью, – сказал он. – Все время нарываешься либо на шпану, либо на жмотов. В следующий раз пойдешь пешком, папа.
Трогаясь с места, он прижал меня к тротуару.
Я благоразумно подождал, когда он уедет, чтобы перейти на другую сторону. Если сведения режиссера точны, то Мемфис Шарль должна жить на вилле «Огюст Вантре». Я подошел к калитке.
– Входите, – сказал властный голос.
Из привратницкой вышел полицейский в форме и потащил меня внутрь виллы, как дрессированная овчарка.
– Здравствуйте, – сказал я.
– Простая проверка, – ответил он. – Вы здесь живете? Предъявите ваши документы.
– Я здесь не живу. Я просто проходил мимо.
– Пожалуйста, документы.
В привратницкой был еще один полицейский в форме. Я полез за бумажником.
– Я проходил мимо, – повторил я. – Я дышал воздухом. У меня бессонница.
– Вы говорите, что проходили, но вы приехали на такси, – уточнил полицейский. – Такси остановилось на другой стороне, и вы перешли дорогу и проходили мимо...
Он взял мой бумажник, потому что ему казалось, что я долго вожусь, и стал просматривать документы, среди которых была моя визитная карточка: «Э. Тарпон, частный детектив». Он улыбнулся.
– Прошу вас пройти со мной, – сказал он.
Он сунул мой бумажник в свой карман и взял меня за локоть. Мы вошли в большой квадратный двор с лужайкой посередине. Вдоль четырех стен квадратного двора стояли четырехэтажные здания. В одном из углов четырехугольника на аллее застыла полицейская машина, невидимая снаружи. Первый этаж здания был ярко освещен, и в открытое окно были видны силуэты находящихся внутри людей. Внезапно сверкнула фотовспышка. Стоящие на крыльце полицейские советовали жильцам в халатах вернуться к себе, уверяя их, что смотреть нечего. Я и полицейский прошли мимо «пежо-404», внутри которого человек в штатском разговаривал по радиотелефону. Мой сопровождающий обратился к своим коллегам.
– Месье подождет, – сказал он. – Вы не уйдете? – спросил он меня, хлопая по карману, в котором лежал мой бумажник.
Ко мне подошли двое полицейских и встали по обе стороны от меня, с интересом меня разглядывая, в то время как мой сопровождающий входил в здание. Я оперся на автомобиль.
– Не опирайтесь, – сказал один из охранников.
– Почему? Вы можете пнуть меня?
Я не должен был этого говорить. Я оторвался от машины. Полицейский ничего не сказал, но не спускал с меня своих огромных карих глаз. Это был крупный детина с красным лицом. Тип живчика. Он походил на многих жандармов, которых я знал. Я отвернулся и стал наблюдать за освещенной квартирой. Подоконник был несколько выше уровня моих глаз, так что я мог видеть только верхнюю часть комнаты, а именно: этажерки с книгами, одну этажерку без книг, но с большой красной ароматной свечой для благовония. В другом конце комнаты располагались книжные стеллажи и на стене висел огромный фотоснимок популярного певца, имя которого у меня выскочило из головы. Гайгер? Джегер? Что-то в этом роде.
Я видел также часть боковой стены, выбеленной известью, и на ней отчетливо выделялась коричневая полоса, видимо крови.
В поле моего зрения появился фотограф. Он нацелил на что-то фотоаппарат, на что-то, находящееся на полу или на низком диване, и щелкнул.
Две электрические лампы, устремленные вниз, медленно перемещались по лужайке и клумбам. Небо начинало светлеть, но во дворе было еще темно. Мой первый ангел-хранитель вышел из здания с молодым человеком в плаще, волосы у которого были длиннее моих.
– Вот он, – сказал тот, что был в форме, указывая на меня пальцем.
Мужчина в штатском держал в руке мой бумажник. У него был очень большой нос, черные блестящие глаза и бледное лицо.
– Почему это окно было открыто? – спросил он, но вопрос предназначался не мне. – Следуйте за мной, господин Тарпон, – добавил он и направился к зданию. Я последовал за ним.
Первая дверь слева была открыта. Он впустил меня и закрыл ее. Мы оказались в маленьком коридоре, в который выходили четыре двери: две двери вели в комнаты, одна – в кухню размером с телефонную будку и еще одна – в совмещенный санузел.
Во всех комнатах горел свет и было полно полицейских, казавшихся крупнее, чем обычные люди.
Большеносый прошел в комнату, выходившую во двор, и я пошел за ним, задев локтем шедшего мне навстречу фотографа. Большеносый осторожно закрыл окно, стараясь не стереть с него отпечатки. В комнате стояли соломенный туфяк, пуфы, два низких столика из белого пластика и диван, на котором лежала мертвая девушка.
Она была блондинкой, но корни волос у нее были темными. Она была пухленькой – не моего вкуса, – но должна была многим понравиться, так как у нее были большие крепкие груди, большой рот, черные глаза (они были открыты и смотрели в потолок) и крутые бедра. Ее короткое черное платьице контрастировало с молочно-белой кожей. Оно было разорвано сверху донизу, и одна пуговица валялась на диване, а другая – на полу. Трусишки были разрезаны на две части, не разорваны, а именно разрезаны острым лезвием. Горло было перерезано таким образом, что виднелась сонная артерия и яремная вена, и это было ужасно. Тело девушки было исцарапано и искусано, по крайней мере, мне так показалось на первый взгляд и с расстояния двух метров. Все тело было в крови, и одна струйка стекала до самого пупка. Меня от этого не тошнило, я только почувствовал глубокую скорбь.
– Проходите, проходите! – сказал мне большеносый, отвернувшись от окна.
– Извините, – пробормотал я и вышел из комнаты. – Вы сказали, чтобы я следовал за вами.
– Пройдите сюда.
Он пригласил меня в другую комнату, похожую на первую, тем не менее отличную от нее. Большеносый крикнул с порога людям, столпившимся в коридоре, что здесь тесно для носилок, и все согласились, что нужно вынести труп через окно. Я стоял посередине комнаты, которая, на мой взгляд, принадлежала Мемфис Шарль. Голубой диван. Белые стены. Шкаф. Кухонный стол с подносом «Формика», электропроигрывателем «Филипс» и стопкой пластинок. Верхний диск назывался «Семь шагов к небу». Очень кстати. На полу, у стены, рядом с диваном стояли книги, телевизор и полиэтиленовый мешок с бигуди.