- Мотылёк бразильской лономии. У всех чешуекрылых гусеницы невзрачные, а бабочки их яркие и воздушные, но этот южноамериканский мотылёк не такой. Взрослая его особь похожа на серо-коричневый опавший лист, который и в руки-то взять противно, но гусеница-лономия яркая, многоцветная и нереально красива. Всё точь-в-точь как у людей - в первой половине жизни они прекрасны, а в последние годы серы и унылы. У меня как раз на днях вылупилась одна такая красавица-гусеница. Хочешь, покажу?
- Ну, пойдём, похвастаешь, - сказал отец и моложавой походкой направился к флигелю туда, где находилась моя домашняя лаборатория. Двухметровый громила Пётр последовал за ним.
III
- Профессор Алексей Фёдорович Люмье, - представился статный немолодой мужчина и, сняв своё золотое пенсне, указал им на совсем ещё юного спутника: - А это наш юрист Иван Фридрихович Поплавский.
Я опустила глаза. Как старшей дочери мне следовало подписать документы - процедура неприятная, но необходимая.
- Пройдёмте в отцовский кабинет, - сказала я.
- Какое несчастье, девочка моя, - начал Алексей Фёдорович пока мы шли, и запнулся на полуслове: - Мы не совсем уверены... впрочем ситуация внештатная, потому говорю как есть. Ваш отец был одним из щедрейших спонсоров нашего проекта, мы ему многим обязаны, потому тем более мы в замешательстве и совершенно сбиты с толку.
Он вытер со лба крупные капли пота и продолжил:
- Результаты диагностики несколько противоречивы, и нам предстоит ещё много работы, но уже сейчас я совершенно не вижу медицинских причин... Иван Фридрихович, дайте...
Юрист подал листок.
- Вот смотрите, - Алексей Фёдорович показал мне последний абзац текста, - Полностью разрушен фибриноген. Это белок, отвечающий за свёртываемость крови, вследствие чего и произошло обширное внутреннее кровоизлияние. Не понимаю... полностью парализована система гемостаза. Обновление кровяных телец - задача, изученная пока довольно плохо, но всё же... в этот раз мы не обновляли кровь. Да и до этого всё было прекрасно! И ко всему ещё и поражение центральной нервной системы! Боже... Непостижимо. Это была уже пятая полная ревитализация организма вашего отца. Более того, при выписке мы всегда проводим тщательное обследование...
- Я не буду подавать иск, доктор, - сказала я.
- А...?
- И брат тоже.
- Он дома? - глаза профессора увлажнились.
- Он в своей комнате. У него сильный стресс.
- Да-да, понимаю... Я не хотел бы напоминать, но... - и Люмье умоляюще посмотрел на своего спутника.
- Согласно договору, клиника не отвечает за последствия реювенации, поэтому с юридической стороны к нам претензий нет, - металлическим голосом выговорил Иван Фридрихович.
- А я как врач утверждаю, - встрепенулся Люмье, - последняя реювенация вашего отца прошла блестяще. Мы даже предложили ему новаторскую программу. Кто знал, что организм так проявит себя... Боже, какой кошмар!
- Я всё понимаю, - смиренно прошептала я.
- Простите нас, - щёки профессора дрожали. Он вложил мои пальцы в свою пухлую ладонь и накрыл другой, демонстрируя участие. Видимо он по-настоящему испытывал сострадание.
- Не надо, - сказала я. - Глупо обвинять в смерти тех, кто дарит людям бессмертие.
Профессор часто заморгал полными слёз глазами и, превозмогая одышку, выговорил:
- Что мы можем сделать для вашей семьи?
- Ну что вы...
- Нет-нет! - он замахал руками. - Деньги, пожертвованные вашим отцом Зерхауз-Центру, позволят предоставить вам и вашему брату полный комплекс генной терапии. Это, естественно, не будет циклическим омоложением, но приостановку процессов старения мы вам гарантируем.
- Спасибо, - смущённо сказала я, - а теперь давайте я подпишу нужные документы.
После недолгих юридических формальностей я проводила представителей клиники к парадному и, возвращаясь коридором, остановилась перед отцовским зеркалом. В отражении на меня смотрела молодая привлекательная женщина, и я подумала, что неплохо было бы так и остаться за три года до тридцати, как и моя мать. Рак - болезнь молодых. Он забрал её за год до тридцатилетия, и теперь мама никогда не постареет и навсегда останется молодой.
Я глянула на фото на стене. Мой сорокатрёхлетний отец, как и мама, останется для меня, таким как на этом портрете, а тот человек, чьё тело час назад увезли на патологоанатомическую экспертизу в Зерхауз-Центр никогда и не был моим отцом. Абсолютно чужой мне мужчина, раз в три года останавливающий старость, наконец, остановился навсегда.
Если бы он был моим отцом, то поинтересовался бы темой диссертации дочери и знал, что всё красивое тельце гусеницы лономии укрыто ярко-зелёными шипами, содержащими бактерии, вырабатывающие ботулотоксин - сильнейший из известных науке органических ядов. Стоило его пальцам коснуться шипа, как смертельная доза мгновенно попала в его ревитализированный организм, и вечная жизнь начала обратный отсчёт. Подражая Алекс, я осмотрела себя в зеркале, фирменным жестом убрала выбившийся локон и направилась в комнату брата. Нужно было рассказать о предложенной программе генной терапии.