Поднимаю револьвер к потолку.
— Да ладно! За полтора часа не сожрали, а теперь сожрут! — ворчит знакомый голос. — Сигнал подал, значит, живой.
Стреляю росчерками по всему потолку. В этом коридоре нельзя терять бдительность. Теперь точно знаю, что там никто не притаился.
— Вон, видишь, как росчерки сверкают? — спрашивает завхоз. — Жив твой студент, жив!
Первым в коридоре появляется Алекс.
— Да, точно жив, вон он, стоит, — куратор показывает на меня рукой.
Видимо, он понимает, что коридор может быть неочевидно опасным. Ко мне не рвётся. За Алексом подтягивается завхоз. Кажется, этот товарищ очень любит подраться, но у него не всегда получается. Наверное, именно поэтому он снова тут. А, может быть, просто к нему приходят сигналы с ученических амулетов.
— Ого, стрелок, как дела? — весело интересуется Германыч.
— Нормально! Охотился, — пожимаю плечами.
Завхоз кивает, делает движение рукой, и по коридору проносится волна фиолетово-сиреневого цвета.
— Всё чисто, можем идти спокойно, — мужик направляется в мою сторону по коридору. — Как тебя сюда занесло? — обращается ко мне, осматривая всё, что лежит на полу.
— Вы не поверите, — говорю.
— Ларик, ну уж от тебя-то я этого не ожидал. Я же тебе говорил ходить по крокам. Я же вам всем это говорил! — ругается куратор.
Ощущаю дежавю. Точь-в-точь ситуация с Максом.
— Алекс, не поверишь, шёл по крокам, — говорю как есть. — Более того, шёл по коридору, в котором был уже раза три. Как раз к вам собирался, — обращаюсь к Германовичу. — Свернул, как обычно, в коридор рядом с вашим кабинетом.
— И что потом? — спрашивает куратор.
— Потом вот, здесь и оказался, — рассказываю. — Просто сделал шаг, и сзади меня выросла стена.
— Это не нормально, такого быть не должно, — неожиданно серьёзно заявляет завхоз.
Скутум* — щит римского легионера. Единственный полностью сохранившийся, найденный в Дуро-Эвропосе:
Глава 19
Зарабатываю
— Мне тоже так кажется, — соглашаюсь с Германычем. — Я там набил вам всякой твари по паре, — показываю вглубь коридора.
— Да ещё и к замку прибавил целых пол-этажа, — усмехается завхоз. — Неплохо для первака.
— Не знаю насчёт пол-этажа, но монстров в разных коридорах немного оставил, — говорю. — Только почему вы решили, что это я прибавил?
— Да, тут простая зависимость, — поясняет завхоз. — Пока ты идёшь по таким коридорам, в них остаётся твоя проекция в мир: в частности, набитые трупы, измененные вещи, да даже накорябанные надписи. Все, что может нести отпечаток твоей личности. Коридоры и комнаты, пока ты по ним ходишь, продолжают существовать, постоянно балансируя на грани забвения.
— Это как? — задаю вопрос.
— До того момента, пока твои следы в коридорах не растерзают и не уничтожат, место будет устойчивым, — объясняет завхоз. — Но в какой-то момент, то, что было твоим в этом месте, станет общим, и тогда в неровном фоне прорыва место может вообще исчезнуть. Сейчас этаж расширился, но на какой промежуток этого расширения хватит, мы угадать не можем.
— Афанасий Германович, да вы прям поэт, — замечает Алекс.
По анфиладе поднимаются еще двое незнакомых мне преподавателей. Видимо, Алекс и завхоз сильно опередили группу поддержки.
— То есть если я набью трупов, выложу вокруг себя и лягу спать в расширенном коридоре, то ничто никуда не исчезнет? — смеюсь, представляя картину.
— Всё верно, только не забывай, что на запах крови приплывет всякое-разное, — говорит завхоз. — И вряд ли вы друг другу понравитесь. Хотя в качестве обеда… сойдете точно!
— Монстры ведь выходят из тумана? — уточняю, пока еще есть время.
— Это не совсем туман. Ты же наверняка заметил? — спрашивает Германыч. — Мы подозреваем…
— А мы — это кто? — тут же задаю вопрос.
— Не перебивай и узнаешь, — тут же осекает меня завхоз. — Мы — это исследователи прорывов, — все же поясняет он. — Так вот. Мы считаем, что у этих монстров там, где они живут, очень голодно. Вероятно, у них постоянно идет битва за жизнь. Так сказать, естественный отбор в своем мире. И когда появляется хоть какая-то возможность оттуда сбежать, а еще и подкрепиться, они её не упускают, в отличие от обычных животных.
— Ни разу не видел обычных в коридоре или на тропе, — вспоминаю.
— Так, обычного оленя в аномалии никак не заманишь, — поясняет Германыч. — Зато измененные, и твари инферно — только в путь. Те выходят из своего плана в наш с помощью тумана. Этот туман истончает грань между нашим миром и тем, откуда они все вываливаются. К нам попадают самые дикие и непоседливые. А измененные тоже не дураки по аномалиям пошастать. Более того, они в них жить начинают.