Еще до того как мое имя приобрело известность, рассказывал Сидней, многие артисты мюзик-холла с восторгом описывали ему нового американского киноактера. Сам он еще не видел ни одной моей комедии и зашел в контору проката, чтобы узнать, когда они будут выпущены на экран. Едва Сидней назвал себя, его тут же пригласили в просмотровый зал и показали три моих фильма. Он сидел в зале один и смеялся до упаду.
— То-то ты, наверно, поразился? — спросил я его.
Но Сидней удивления не выказал.
— А я всегда был уверен в твоем успехе, — объяснил он убежденно.
Мак Сеннет, как член лос-анжелосского клуба «Атлетик», имел право давать временный членский билет кому-нибудь из своих друзей. Он дал его мне. В этом аристократическом клубе собирались все холостяки и деловые люди Лос-Анжелоса. На первом этаже были расположены ресторан, коктейль-холл и гостиные, в которых по вечерам появлялись дамы.
Я занимал на верхнем этаже большую угловую комнату с роялем и небольшой библиотекой, рядом с номером Мозеса Хембергера, владельца самого крупного в городе универсального магазина. В те дни жизнь в клубе была поразительно дешевой. Я платил за свою комнату всего двенадцать долларов в неделю, и это давало мне еще право бесплатно пользоваться спортивными площадками, плавательным бассейном и превосходным обслуживанием. В общем, я мог вести роскошную жизнь на семьдесят пять долларов в неделю, включая сюда даже расходы на выпивку, когда была моя очередь угощать всю компанию.
В клубе царили приятельские отношения между всеми, их даже первая мировая война не могла нарушить. Все тогда были уверены, что она закончится в течение полугода, не больше. Предсказание же лорда Китченера, утверждавшего, что она продлится не меньше четырех лет, казалось абсурдным. Многие даже радовались объявлению войны, надеясь, что теперь-то уж мы как следует проучим немцев. В исходе войны никто не сомневался — разумеется, англичане и французы в полгода прикончат немцев. Военные действия еще не развернулись во всю мощь, к тому же Калифорния была очень удалена от них.
Примерно в это время Сеннет завел разговор о возобновлении моего контракта и пожелал узнать мои условия. Я отдавал себе отчет в своей популярности, но это не мешало мне сознавать всю эфемерность нашей славы — я понимал, что если и дальше я буду работать в таком же темпе, то через год выдохнусь. Поэтому я решил ковать железо, пока горячо.
— Тысячу долларов в неделю! — сказал я спокойно.
Сеннет пришел в ужас.
— Да я сам столько не зарабатываю.
— Знаю, — ответил я. — Но ведь публика становится в очередь у кассы, когда видит на афишах мое имя, а не ваше.
— Возможно, — согласился Сеннет, — но без нас вы пропадете.
И тут же предостерег меня.
— Вспомните, что случилось с Фордом Стерлингом.
Это была правда. С тех пор как Стерлинг покинул студию «Кистоун», дела у него шли неважно. Однако я ответил Сеннету:
— А мне, для того чтобы сделать комедию, нужен только парк, полицейский и хорошенькая девушка.
И действительно, я снял несколько своих наиболее удачных фильмов с помощью этого, более чем скромного ассортимента.
Сеннет послал телеграмму своим компаньонам Кесселу и Баумену, сообщив им мои требования, и просил совета по поводу возобновления контракта. Несколько времени спустя Сеннет пришел ко мне со следующим предложением:
— Послушайте, срок вашего контракта истекает через четыре месяца, но мы его порвем и будем уже сейчас платить вам по пятьсот долларов в неделю, второй год — по семьсот долларов, а третий год — по тысяче пятьсот долларов. Таким образом, вы и получите свои тысячу долларов в неделю.
— Мак, — ответил я, — я согласен на эти условия, если только вы предложите их мне в обратном порядке: дайте мне тысячу пятьсот долларов в первый год, семьсот долларов — во второй и пятьсот долларов — в третий.
— Но это же дико, — воскликнул Сеннет.
Вопрос о новом контракте больше не поднимался.
Мне оставалось поработать на студии «Кистоун» всего месяц, а я все еще не получил приглашения ни от какой другой фирмы. Я начал нервничать и, возможно, Сеннет понимал это и тянул, выжидая удобного момента. Обычно, стоило мне кончить фильм, как он полушутливо требовал, чтобы я сразу начинал другой. Однако теперь, хотя я не работал уже две недели, Сеннет не подходил ко мне. Он был вежлив, но холоден.
Тем не менее я не падал духом, решив, что, если мне никто ничего не предложит, я попробую основать собственную фирму. А почему бы и нет? Я верил в себя и надеялся на свои силы. Я точно помню, когда у меня зародилась эта идея, — в ту минуту, когда я подписывал заявку на реквизит.
Работая в студии «Кистоун», Сидней сделал несколько очень удачных фильмов. Один из них, «Лоцман подводной лодки», в котором Сидней использовал всевозможные съемочные трюки, имел неслыханный успех во всем мире. Я предложил ему войти со мной в компанию и начать свое дело.
— Ведь нам нужна только камера и пустырь, — уговаривал я.
Но Сидней был консервативен. Он считал, что риск слишком велик.
— К тому же, — прибавил он, — я не хочу отказываться от жалованья, какого не получал никогда в жизни.
И он остался в «Кистоуне» еще на год.
В один прекрасный день мне позвонил представитель фирмы «Юниверсал» Карл Лэмл. Беря на себя все расходы по производству, он предложил мне по сорок центов за полезный метр фильма, но не соглашался платить тысячу долларов в неделю, и поэтому у нас с ним ничего не вышло.
Затем некий молодой человек по имени Джесс Роббинс, представлявший фирму «Эссеней», сказал мне, что он слышал, будто я требую до подписания контракта чек на десять тысяч долларов и, кроме того, тысячу двести пятьдесят долларов в неделю. Эти десять тысяч были для меня новостью. Но после его слов мысль эта крепко запала мне в голову.
В тот же вечер я пригласил Роббинса пообедать и предоставил ему инициативу в разговоре. Он заявил, что его послал ко мне мистер Андерсон [43], более известный под псевдонимом Бронко Билли, один из владельцев фирмы «Эссеней» (его компаньоном был мистер Джордж Спур). Роббинс уполномочен предложить мне тысячу двести пятьдесят долларов в неделю, но о десяти тысячах пока ничего не может сказать. Я пожал плечами.
— На этом почти все спотыкаются, — заметил я. — Сулят золотые горы, а на наличные скупятся.
Роббинс позвонил Андерсону в Сан-Франциско и сообщил, что в принципе я согласен, но требую чек на десять тысяч долларов. Он вернулся ко мне, сияя улыбкой:
— Договорились, — сказал он, — завтра вы получите свой чек на десять тысяч.
Я страшно обрадовался. Но мне не верилось, что это окажется правдой. Увы, я не ошибся: на следующий день Роббинс вручил мне чек всего на шестьсот долларов, объяснив, что мистер Андерсон прибудет в Лос-Анжелос и сам решит вопрос о десяти тысячах. Приехав, Андерсон сообщил мне, что он очень рад, наобещал всего, но десяти тысяч так и не дал.
— Мой компаньон мистер Спур займется этим, как только мы приедем в Чикаго.
У меня возникли некоторые подозрения, но я поспешил подавить их — слишком уж радужным рисовалось мне будущее. Еще две недели мне предстояло пробыть в кистоуновской студии. У меня едва хватило силы закончить последний фильм «Его доисторическое прошлое», я никак не мог сосредоточиться из-за всех этих треволнений. Но в конце концов фильм был завершен.
XI
Мне было нелегко покидать «Кистоун» — я привязался и к Сеннету и ко всем остальным. Я даже не смог ни с кем проститься. Все произошло до жестокости просто. Я кончил монтировать свой фильм в субботу вечером, а в понедельник утром выехал с мистером Андерсоном в Сан-Франциско, где нас встретил его новенький зеленый «мерседес». Мы успели лишь позавтракать у «Святого Франциска» и сразу уехали в Найлс, где у Андерсона была маленькая студия, — там он и снимал все свои «вестерны Бронко Билли» для фирмы «Эссеней» («Эссеней» — соединение начальных букв фамилий Спура и Андерсона).
43
Андерсон Мак — водевильный актер, пришедший в кино на самой заре его рождения и создавший первые ковбойские фильмы (в них он выступал под именем Бронко Билли). Материальный успех этих фильмов, названия которых говорят сами за себя — «Сердце бандита», «Бандит и ребенок», «Граф и ковбой» и т. д., — позволили ему заняться предпринимательской деятельностью.