— Я тебя почему дяде Яше, — вдруг заговорил Володя, — не потому только, что приглашали. Девчонки придут.
— Вот уж обрадовал! С Нинкой, что ли, тебя мирить?
— Не в этом дело. Прослышали девчонки что-то.
Дима остановился. А, значит, не зря болтала тогда Тамара! Володино письмо сразу было забыто.
— Ты что!
— А то. Все про тайну разговор заводят.
— Кто?
— Кто, кто! Девчонки, говорю!
Дима нахлобучил свой картуз с черным козырьком по самые уши.
— Ну, уж будет метелица тому, кто сболтнул! Ну и будет! Чего же ты стоишь… толкач деревянный? Скорее к дяде Яше!
31
Яков Лукьянович, постукивая деревяшкой, крутился возле плиты. Вокруг пояса он повязал полотенце, рукава белой сорочки были засучены выше локтя. «Повар» приоткрывал крышку широкой, приземистой кастрюли, пробовал, помешивал ложкой и переходил к чугунной сковородке с длинной ручкой; на сковородке что-то клокотало и потрескивало. С трудом склонившись к духовке, старик шебаршил там противнем. «Солдатушки, бравы ребятушки…» — напевал себе под нос дядя Яша.
— Заходите, заходите! Только дверь покрепче прихлопните — пес-то все в дом рвется. Доброй собаке не в дому место. А ну, Вадим, подай с верхней полочки туесок с солью… Не тот, поменьше… Вот, спасибо, теперь проходите.
— Может, вам чем помочь? — спросил Володя.
— Опоздали! Мне уж и дрова мелко нарубили и воды полную кадушку нанесли…
— А, значит, девочки уже здесь!
— Уж такие у вас справные девочки? Ни одной еще нету. Это мне Ерема подмог. И не спрашивал — начал, как медведь, ворочать. Вениамин, что ж гостей не встречаешь? Что-то там расопорились, не слышат!
Увидев Диму и Володю, маленький Отмахов быстро соскочил со скамейки, на которой сидел с Еремой. Скамейка, будто живая, встала свечкой, и Ерема съехал с нее, как с ледяной горки-катушки.
— Кабы знал, там соломы подостлал!
Дядя Яша махнул шумовкой и вновь занялся своим заревом.
Ерема быстро, несмотря на свою грузность, вскочил на ноги; гогоча, потер место ниже спины и охватил со тола какую-то книжку.
— Ага, вот сейчас спросим!
Дима небрежно взял книгу.
— «Хрестоматия по древнему миру». Какие примерные! И в праздники раззанимались.
— Да нет, Венька опять напутал: говорит, что Перикл раздавал беднякам деньги на кино. А разве в древней Греции было кино?
— Вот уж сочинил! — засмеялся Володя. — В театр, а не в кино. Кино недавно появилось.
Володя взглянул на Диму и скосил глаза в Венькину сторону: «А ну, проверь, не он ли растрезвонил про нашу затею, не он ли!»
— Ох, да я не так выразился, — вывертывался Веня. — У меня это так… нечаянно.
— За нечаянно бьют отчаянно, — сказал Дима, в упор глядя на Веню. Он подтолкнул его в угол, к сундуку, и оглянулся на Володю.
— Ну, Ерема, покажи-ка хрестоматию! — нарочно громко сказал Володя и потянул Любушкина на скамейку.
— Ты чего разболтался! — спросил между тем Дима у Вени.
Тот заморгал глазами:
— Ну, ошибся! Подумаешь, дело-то какое! Ну, пусть не кино, пусть театр!
— Вот чурка дров! Мне-то все одно — театр или кино. Ты скажи: почему разболтал девчонкам про наши дела?
— Да ты что! Пусть мне от зимоложки брюхо вспучит, пусть иссохну, как амазарская жердь[9], пусть…
Новые гости помешали маленькому Отмахову выговориться до конца.
— Вот и мы! Конечно, мальчишки уже здесь! И хоть бы кто помог дяде Яше!
Лиза была в вязаной шапочке и тоненьком осеннем пальто, перехваченном крест-накрест серой шалью. Рядом с ней, в потертой заячьей дошке, высокая, плотная Римма Журина. А Нины с ними нет…
— Где же Карякиной дочка? — Дядя Яша будто подловил Володины мысли. — Не вся бригада-то!
— А мы заходили, — Лиза метнула сердитый взгляд на Володю, — не с кем ей Валерку оставить, садик-то закрытый, а Любовь Васильевна на драгу ушла.
— Ушла? Ах, ты! Все же по-своему сделала! Опасно! Какая теперь работа — река шугой заплыла, и сивер задурил с хребта. Опасно все же! — Дядя Яша с грохотом сдвинул сковородку на край плиты, со звоном закрыл пылающее отверстие. — Да, дела! Ну, а Нина могла и с младшеньким прийти.
— Она еще, может, придет! — сказала Лиза и снова пронзила Володю взглядом.
— Ну, ну, тогда накрывайте стол, — сказал дяди Яша, но не сразу ушел на кухню: постоял несколько секунд с застывшей в руках шумовкой.