Канахин обернулся, но только увидел, как за Николаем Амвросиевичем закрылась дверь кабинета.
Голос Савелия Илларионовича: «Ну, что вы молчите? За писателя могут вступиться смело и серьезно».
Савелий Илларионович, да выслушайте меня.
Голос Савелия Илларионовича: «Ну, слушаю».
Алексей Петрович неправильно меня понял…
Голос Савелия Илларионовича: «Вы что, считаете его дураком или школьником?»
Нет, я сейчас все вам объясню! Вопроса-то ведь нет! Не существует. Я, правда, усомнился в одной информации.
А в это время по его сигналу в кабинет вошла Т а н я. Он поманил ее к себе и, зажав мембрану, зло прошептал.
Амвросиевича сюда! И чтоб ни на шаг из приемной!
Т а н я. Понятно (Убегает.)
К а н а х и н. Так вот я и говорю, хе-хе… что тут получилось небольшое недоразумение. Я сам выезжаю в понедельник туда.
Голос Савелия Илларионовича: «Мне больше ничего и не надо! До свиданья!»
Частые гудки.
Где Николай Амвросиевич? (Громко.) Николай Амвросиевич! Пожалте-ка сюда, правдолюбец!
З а н а в е с.
Декорация четвертой картины. Только сейчас лето, ночь, перед самым рассветом, в некоторых домах уже зажегся свет. С рассветом станет видно, что сельпо основательно подновили.
Буйная зелень спрятала дома, но часть красивых, расписанных домиков будет видна. Вокруг колодца поставлена оградка, фактически закрывшая прямой подход к колодцу.
В предрассветный час шумят моторами машины-самосвалы, то и дело подвозя асфальт. Несколько тракторов-катков укатывают дорогу. Нервно и зло всей работой руководит Ф и л я, но в его действия то и дело вмешивается Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Единственный фонарь возле сельпо тускло освещает сцену.
Голоса. Да ты аккуратнее, аккуратнее ровняй!
— Вот так! Еще немного. И вот тут ближе к кромке!
— Самохин! Давай не жди, накатывай!
— Уберите ограждение! Я сейчас всю последнюю полоску пройду!
Показался силуэт грузовика. Яркие фары светят с третьего плана прямо в зал. Люди заволновались, закричали.
— Куды ж ты прешь-то! Ты не видишь, что ли?
— Сворачивай на обочину, на обочину!
— Да ты подай сначала назад, а уж потом сворачивай!
— Чего это вы сразу все набросились? Ограждение надо ставить!
— А чего тебе еще надоть?!
— Знак надо поставить «дорожные работы», «объезд»…
— Ты учи ученого, а сам…
— Я этой дорогой к станции попаду?
— Попадешь, попадешь!
— Давай двигай веселее.
Слышно по урчащему мотору, как машина отъехала назад. Теперь отчетливее стал слышен гул мотора катка. А когда его пыхтение удалится, где-то в стороне, приближаясь и нарастая, будет слышен гул мотора грузовика.
— А чего это вы по ночам работать надумали?
— План, милок, план.
— Начальство ожидается, вот и…
— Разговорчики!
— Потемкинские деревни!
— А ты проезжай, пока тебя пропускают, а то в объезд пойдешь, крючок километров в тридцать!
— Виноват, виноват! Молчу… показушники!
И, взревев мотором, машина под присвист и улюлюканье удаляется. Все ярче разгорается свет на небе. Все тусклее горит фонарь. К Николаю Амвросиевичу подходит Ч е ч е т к и н.
Ч е ч е т к и н. Среди ночи, в воскресенье, прямо как по тревоге подняли.
Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Так ведь для вас же стараемся.
Ч е ч е т к и н. Ну к чему эта паника? Ведь мы хорошо укатали обочинную дорогу. Насыпь колхозники своими руками сделали…
Ф и л я. Мы просто слово крепко держим.
Р а б о ч и й. Это, председатель, всё красивые слова! А по правде-то — начальства они ждут.
Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Вы шли бы себе своей дорогой, товарищ.
Р а б о ч и й. А куда мне иттить, ежели вот он, мой дом.
Ч е ч е т к и н. Действительно руководство приедет?
Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Да еще ничего не известно… Может быть, в понедельник Александр Феодосьевич пожелает взглянуть на строительство комплекса…
Появляется Р о д и о н о в. Он слышал последние слова Николая Амвросиевича.