Точно въяве я видел все, что она описывала. Сцену эту я мысленно перенес в пыльную саванну Малави, где тоже видел слонов.
— В Китае, — говорила она тем временем, — в ушах моих раздавалось «Маргаритка, Маргаритка, дай же мне ответ», а глаза смотрели, как три тысячи человек катят на велосипедах по площади Тяньаньмынь. Поразительное зрелище! Это было… Не это ли Джеймс Джойс назвал явлением запредельного? Чувство такое, что словами не передать…
Она была права: книга о путешествиях — всего только бледная копия реальности, некоторые великие путешественники не написали ни слова. Имена их канули в безвестность. Это люди, подобные Эррил Джинкинс, их можно встретить на базарах в дальних краях. Вы всматриваетесь и всматриваетесь в них, вы пытаетесь поймать их взгляд, но они исчезают. Их истории так и не будут рассказаны.
— Я ездила по Европе и Азии. В начале семидесятых я таскалась за хиппи… — Тут она усмехнулась и внимательно посмотрела мне в глаза: какова будет моя реакция. — Впрочем, большей частью я странствовала по Южной Америке. Плавала по рекам.
— Всегда мечтал об этом, — признался я.
— Времени уходит уйма, но дело того стоит, — сказала она. — Только без помощи индейцев ничего не получится. Я летала в Колумбию, в Боготу. После Боготы — в Чавиву. Вы там бывали?
— Только слышал о тех местах, — ответил я и мысленно спросил себя, в самом ли деле слышал.
— Оттуда на каноэ по реке Мета в Пуэрто-Карреньо. Это на границе с Венесуэлой. Потом вниз по Ориноко, миль примерно четыреста. Просто великолепно.
Эррил Джинкинс больше не казалась безликой женщиной в роскошном туалете, напротив, это несомненно была личность с именем и прошлым. Ее сила и отвага привлекали меня больше, чем ее красота, но благодаря им сама эта красота обретала силу.
Она сказала:
— В мире, я обнаружила, есть места, где никто не бывал. Это не только горные вершины, куда еще не взбирался человек, но и долины, никем не виденные, и реки, по которым никогда не плавали. Дикие пространства, девственная земля. То, что сэр Ричард Бёртон называл «природой в первозданном виде». Ей-то и следует быть единственной целью путешествия. Вы не находите? Отыскать эти места, а потом хранить их в тайне.
Она переложила левую ногу на правую и снова улыбнулась. Какие красивые у нес зубы…
Затем я услышал:
— Давайте побеседуем о вашей книге.
Пока она рассуждала о дикой природе, я пересмотрел свое мнение о ней. Разумеется, среди интервьюеров всегда найдутся люди, которым до зарезу нужно рассказать о себе. Встреч с писателем они домогаются не ради того, чтобы слушать, а чтобы говорить. Они агрессивны, они одержимы духом соперничества, они могут быть смертельно скучны. Эррил Джинкинс к таковым не принадлежала. Возможно, она намеренно хотела произвести на меня впечатление. Что ж, в таком случае ей это удалось. Я не мог не признать: даже если половина рассказанного ею было правдой, я имел дело с человеком по-своему исключительным. Я не возражал против того, что она завладела отведенным для интервью часом, — часом, который, между прочим, близился к концу.
Она спросила:
— Вы что-нибудь сочиняете в своих книгах о путешествиях? То есть выдумываете факты, обстоятельства?
— Нет. Я пишу так, чтобы…
Она снова прервала меня в середине фразы. Можно было подумать, что я вообще ничего не говорил.
— Пытаетесь лгать, изображая свои поездки не такими, какими они были, ради того, чтобы развлечь читателя?
— Я как раз собирался сказать…
Дальше мне продвинуться не удалось.
— Потому что существует расхожая теория, согласно которой путевые записки есть род беллетристики, ибо вымысел, фантазия — непременная часть процесса писательства. Может, то или иное случилось, может, нет, какая, дескать разница?..
— Это не моя теория, — сказал я, побаиваясь, что она опять не даст мне закончить. — Я стараюсь описывать людей и события в точном соответствии с реальностью. Так, как было дело. И горжусь тем, что говорю правду, поскольку правда всегда интереснее любой выдумки.
Она протянула руку, схватила свой диктофон и выключила его.
— Отличный финал. Спасибо за интервью.
«Какое интервью?» — чуть было не воскликнул я.
Я же ей почти ничего не сказал. Она, казалось, этого даже не заметила. В последующие несколько минут она убирала в сумку свои записи и диктофон в футляре на молнии. Час ее уже истек, она даже, пожалуй, пересидела. Впрочем, сие не играло роли.