— У вас замечательно красивый парк, — сказал я. И любезно добавил: — Но с ним, наверное, ужасно много хлопот.
— Вообще никаких. — Маятник был зеленый: резная вещица из светящегося нефрита на золотой цепочке.
— Но уход за деревьями, за клумбами, поливка…
— У нас четыре садовника. — Она улыбнулась и качнула свой нефрит.
Это была худощавая, интересная женщина с резкими чертами лица. Моложе Гарри, но чуть-чуть: лет, вероятно, сорока, сорока пяти. Блондинка со сдавленным хрящеватым носом, что вполне могло явиться результатом неудачной пластической операции. Свеженакрашенные губы, великолепные зубы и очень белая кожа, довольно вялая на руках, особенно выше локтей. В парке у бассейна она, возможно, сиживала часто, но на яркое солнце, скорее всего, вообще не вылезала. Эта бледность, почти болезненная, выгодно подчеркивала ее украшения — серьги, браслеты, ожерелье — и придавала ей томно-чувственный вид.
Она проговорила:
— Сингапур изумителен, правда?
Я снова подумал, что эти люди, живущие за высокой стеной на противоположном конце острова, обитают в совершенно ином Сингапуре. И что наезжать в их страну мне нравится; и очень бы хотелось там жить. У них все другое: цветы, деревья, температура воздуха. Сам воздух другой.
— Выпьете что-нибудь? — спросил Гарри.
— Не хочется доставлять вам беспокойство, — отвечал я.
Не выпуская из пальцев нефрита, свободной рукой Фейетт надавила на кнопку. В тот же миг послышался пронзительный голос слуги; почти сразу возник и он сам: китаец в белой куртке и белых брюках. Появился из беседки, увитой зеленью, с большим пустым подносом.
— А что у вас есть? — поинтересовался я.
— Все, что захотите, — отозвалась Фейетт.
— Апельсиновый сок был бы в самый раз.
— Он у нас по-настоящему свежий, — похвастался Гарри. — Мистер Лой сам его выжимает.
Слуга отправился за напитками, а Гарри добавил:
— Пол, я хочу вас кое о чем попросить.
Следующую фразу ему произнести не удалось, потому что его жена отчаянно вскрикнула — точно от острой боли. Я обернулся: Фейетт стояла на коленях у самого края бассейна.
— Он соскочил у меня с пальца, — жалобно протянула она, всматриваясь в воду. — Я даже не вижу, куда он упал. Господи, мой нефрит!
У Гарри внезапно сделался испуганный, беспомощный вид. Он пошатнулся, точно теряя равновесие от растерянности.
— Гарри не умеет плавать, — с непонятным удовлетворением сообщила мне Фейетт.
— Я его достану. Только нужен купальный костюм, — сказал я.
— Возьмите в раздевалке.
Я перерыл кучу плавок огромного размера и пришел к выводу, что их знакомые все как один толстые и богатые; мы на своем конце Сингапура все были тощие и жалкие. Даже самые маленькие купальные трусы оказались мне велики, но я их кое-как подтянул, прыгнул в бассейн, проплыл под водой несколько метров и обнаружил наконец нефритовый кулон, блестевший на дне. С первой попытки у меня ничего не вышло, но я нырнул еще раз и вытащил эту штуковину. Теперь я видел, какая она красивая — изумрудно-зеленая, украшенная затейливой резьбой.
— Вот это геройство… — Даже не глянув на меня, Фейетт, как безумная, вцепилась в свою игрушку.
— Вещица стоит чертовски дорого, — сказал Гарри.
— А что это?
— Детская погребальная маска. Камень сам по себе тоже уникальный; такой сейчас не достанешь.
— Вы купили его в Сингапуре?
— Это длинная история.
Фейетт странно поглядела на мужа: она как будто и страшилась услышать рассказ о своем кулоне, и одновременно подбивала Лазарда не скрывать правды.
Он сказал:
— Знаете, у меня для вас есть работа.
Когда он изложил мне свое предложение, я сказал:
— Я поговорю с женой.
— Ему нужно спросить разрешения, — прокомментировала Фейетт, поглаживая пальцем изящную нефритовую маску.
Начал Лазард с фразы:
— Вы подумаете, что я чокнутый.
После этих слои мне не оставалось ничего, кроме как упрашивать его продолжать.
— Я хочу, чтобы вы давали мне уроки поэзии.
Я молчал.
— Самый трудный тест у вас уже позади — вы понравились моей жене.
Я хотел ответить, что в жизни не слышал более бредовой идеи. Вместо этого, сделав серьезное лицо, я заверил Лазарда, что просьба его совершенно нормальна.
Дома я обо всем рассказал Алисон. Один из самых очевидных симптомов нищеты состоит в том, что всякое решение является жизненно важным; когда на черный день ничего не отложено, любой твой поступок становится рискованным.
— Женщина, судя по твоему описанию, — настоящее чудовище, — задумчиво проговорила Алисон. — А мужчина, кажется, славный. Такая необычная разновидность идеалиста. Уроки поэзии! Нарочно не придумаешь…