Хотя меня и сильно беспокоят мои дела в школе, но ведь это такая ничтожность в сравнении, что я – есть, я – ни на кого не похожа. Я знаю – моя душа состоялась. У меня есть мой мир. И хоть в этой жизни не на кого надеяться, кроме как на себя, я не боюсь в нее вступать. (Но, наверное, это не совсем честно, я не могу так сказать, как же и без сомнений, тем более во мне ведь определенная частица от «homo soveticus»). Но ведь в самом главном – я себе верю. Один на один с жизнью. Это поединок или тот самый «контакт»? Это постоянное напряжение и оборона или взаимное сочувствие и понимание? Но если человек – сильный, ему не нужно обороняться от жизни, людей, так же как и атаковать. Просто он сумеет подчинить себе какую-то часть ее. Всеединство индивидуума, времени и места. Такого человека многие не в силах понять. Он слишком многогранен для большинства людей. Я совсем не провожу никаких параллелей. Это просто рассуждения. И все-таки с долей снобизма. Меня всегда к нему сносит. Ничего не могу поделать. Пока.
А может это правильно? Любое общество классифицировано очень жестко. От этого не уйти. И, естественно, существует интеллектуальное разделение.
Мне сейчас слишком хорошо, чтобы рассуждать на столь серьезные темы. Как я понимаю Пушкина, не любившего весну – «Весной я болен». Как же я понимаю эту «болезнь». Сила жизни из тебя фонтаном. Столько энергии, радости, самого обыкновенного человеческого счастья – солнце, небо, птицы. Миллионы улыбок рассыпаются во все стороны. Голова пуста пустотой переполненности в тебе всего этого. Этого восторженного апрельского, этого брожения «в крови» сумасшествия (от Маргариты) и проделок (от Бегемота). И вся свита Лукавого копошится вокруг. В ветре, деревьях, еще без листвы, в шагах, в молодежи, заполнившей, казалось, весь город. Вся свита искушает весенним теплом, разнеженностью и (вполне успешно) отвлекает от серьезных занятий, работы. И на все плюешь и уходишь с головой в Весну. Да здравствует Твое Величество! Покорена. Сдаюсь. Бегемот, побежали вперегонки по Земному Шару! Азазелло, голубчик, выброси кинжал подальше. Возьми меня за руку. Покажи мне глубину Ночи и ее прелесть. Мистер Воланд, простите мою смелость, позвольте обратиться – не покушайтесь на мою бессмертную душу, просто улыбнитесь со мной, улыбнитесь, где бы Вы сейчас ни находились. Взгляните. Хотя Вы везде. Вы сделаете пренебрежительный жест и расхохочетесь и пообещаете не мешать. И черный плащ, и шпага. И гроза. Пусть Природа смеется над моей наивностью, если только она соблаговолит меня заметить. Уже почки распухли. Совсем скоро, и Москва провалится в нежно-зеленое безумие, и я буду в нее влюблена. В мою весеннюю Москву. И она меня проглотит. И я увижу обратную сторону города и полюблю, наконец, навеки.
Солнце всегда не согласно с тем, что ты говоришь. Так уж оно устроено.
Такая интенсивность чувств, такая сила любви, что, когда все хорошо, этого уже мало. Поэтому большинство поэтов несчастливы в любви. Они не могут отдать всего себя предмету любви. Не могут целиком любимому. Большинство людей не могут «целиком». Им надо только на поверхности. Поэт (я имею в виду человека с обостренным поэтическим пониманием мира, не обязательно он должен писать стихи) выплескивает себя по мелочам, пустякам, вернее, ему так приходится. Дробится полнота восприятия, хорошо, если есть отдушина в творчестве. Но в жизни поэт обречен на несчастную любовь.
Май. 1991. Москва. И только я. Освобождение от всех причин. Жизнь превратилась в ожидание. И ничего в прозе. Только, закрыв глаза, ехать в метро и помнить. Помнить будущее. Помнить о бессмертии. Я знаю кое-что о своих будущих изменениях в жизни, очень хочу узнать о своих прошлых пришествиях. Я люблю общаться с космосом. Люблю состояние полной освобожденности и погружения в себя. Может, это медитация? Или что-то другое? Но это счастье. Это дар. Теперь опять о Т. Я была потрясена ее жадностью. Это страшно. Я решила – такой не буду никогда. И жить с ними невозможно. И подарки принимать. Я должна всего добиться сама. А если нет – выше судьбы не прыгнешь. Но я обещаю сделать все, все, все возможное, чтобы добиться в жизни всего того, о чем мечтаю и к чему стремлюсь. Я поняла: жизнь здесь всегда нравилась и привлекала, но она губит своей пустотой и никчемностью. Черствеет душа. И надо раз и навсегда сказать этому – нет. «И призраку телефонной весны скажу: „Прощай!“. Не надо бояться жить. Разве эта шмотка сделает меня счастливее? А независимость ни на что не купишь. Если И. жалеть нельзя, то Т. как раз можно. Судьба не ошибается. Всегда и только в десятку. Ее жизнь – это, конечно, не худшее. Но пожелать такое существование, иначе не назовешь, тоже никому нельзя. Я хочу построить свою жизнь сама.
Возможно, я максималистка и романтичная натура. Все такие в этом возрасте. И вообще, я – стрелец. А все стрельцы вечно уверены, что все наладится само собой. Но… я уверена, так и будет.
3.05. Сегодня видела его Величество Сатану. Собственной персоной. Разноглазый. Один глаз круглый, большой, другой – совсем щелка. Уставился на меня, изучает. Хотя он без очной встречи все про меня знает. Представлялся. Май – его месяц. Вроде, казалось бы, какая первая реакция? Страх? Ничего подобного. Меня просто душил смех. Я еле сдерживалась. Метро. Едем. Он на меня уставился. Страшный, Разноглазый. А я зажимаю губы, чтобы не расхохотаться. Такая сумасшедшая стала. Весело и все. Серый костюм. Хороший, естественно. Серые же ботинки. Волосы не совсем седые. Какие-то пегие. На вид дашь лет около 50. Среднего роста.
Я сразу догадалась, кто это. Мне хватило одного взгляда. Вдруг заметила, чувствую, кто-то смотрит. Сразу поднимаю глаза на него. И как ударом. Он! Но нет, не потрясение. Любопытство. Интерес. Удостоилась чести. Сама накликала на свою голову. Некого винить. Но в этот раз только на расстоянии. Боже упаси, я не хочу ни на что намекать. Но какое сумасшедшее любопытство.
С ним была женщина. Возраст? В таких случаях говорят, неопределенный. От 35 – до 40. На Маргариту явно не похожа. На ведьму? Тоже не скажешь. В сером плаще. На первый взгляд, обычная советская женщина. Но… что-то в глазах, в губах. Вроде сидит спокойно, а какая-то зыбкость в лице. Как улыбка Джоконды. Неуловимое, притягивающее и дьявольское. Странное зрелище – эта пара в сером. Ну внешне ничем не докажешь что-то особенное. И знаешь, что как будто все это – сейчас не здесь, не то. Я еду в метро, а как-будто нахожусь в другом месте. Растворяюсь в предметах. Ощущение раздробленности, раздваивания, распадения на части. Я тут, и меня нет. Очень странное состояние. Казалось бы, такая встреча должна глубоко запасть в память. Хотя у меня с самого утра было непонятное ощущение тревоги, непокоя. Что-то внутри зыбкое, туманное, неприятное. Не знаешь, что делать, что сказать. Потом поехала гулять по Москве. Вернее, ездить. Из окна наблюдать ее весеннее великолепие. Для меня ничего не может быть прелестней майской солнечной Москвы. Очарование. Поцелуй нежности. Обо всем забываешь, когда проваливаешься в зеленоглазое безумие дворов. Хорошо, легко. Но, тем не менее, тревожность, зыбкость сохранялась весь день. Вечером все заслонилось проводами дяди в Женеву. Шампанское, закуски, шоколад. Волнение и прощальные слова. Так что я даже не вспоминала об этой необычной встрече. Хотя, возможно, такое бывает лишь раз в жизни и то не у всех.
Может быть, это кощунственно, но мне повезло.
4.05. Сейчас сижу на кухне. Окно открыто. Солнце сквозь рябоватые облака – бабочкины крылья. Деревья в зелено-хрупких вуалях. Ветер колышет занавеску. Белая, прозрачная, задевает мои волосы. Целует ветром. Влюбленная в солнце и май. Опять какое-то неопределенное чувство. Как будто вместе с ветром залетают еще чьи-то невидимые воспоминания, неуловимые, но осязаемые всеми чувствами, которые в тебе есть после шестого. Сегодня настроение синего карандаша. Сегодня день поклонения весне. Ее апогей, ее великосветское безумие. Царит, смеется и хулиганит. И ветер – ее первый придворный – до обморока зацеловывает листья и траву.
Если я когда-нибудь и добьюсь успехов в жизни, то это будет не благодаря аттестату и знаниям по физике и химии.
Май. Как подумаю, что завтра возвращаться – пусто. Как-будто отнимают сердце.