Я плотно закрыла дверь, потом прислонилась к ней, ожидая, что появится Кари. Пока я ждала, я решила осмотреться. В моем доме вы бы зашли сразу в гостиную, откуда было видно кухню и коридор, который вел к трем маленьким спальням, которые составляли остальной дом. У Кари была прихожая размером с мою гостиную, но за ней ничего не было видно. Все, что можно было увидеть — это огромная черно-белая фотография Кари в ковбойской шляпе, сидящей на пшеничном поле. На неё даже были направлены небольшие прожекторы.
Каменная плитка расстилалась передо мной, а с каждый стороны стояли парные антикварные сундуки. На одном из них была лампа и шелковое растение. На другом была декоративная чаша, полная шикарных черных и белых шариков.
Через минуту появилась Кари. Она была одета в огромную футбольную майку, которая должно быть служила пижамой, и несла хот-дог. Она склонила голову на сторону, увидев меня:
— Что ты здесь делаешь?
Я показала на сосиску.
— Что ты с этим делаешь? Я думала, ты вегетарианка.
Она посмотрела на еду в своей руке.
— Ах, это. Иногда, когда мне плохо, я ем удобную еду. Кроме того, это вряд ли можно назвать мясом. Там одни консерванты и нитраты.
Я сделала шаг к ней, все еще держа палец.
— Я не ела закуски из кокоса и креветок в клубе, а ты здесь ешь хот-дог?
— Оставь свои нравоучения и расскажи как всё прошло, — она одарила меня дразнящей улыбкой. — Особенно со Стефано. Ты его поцеловала?
Я сложила руки:
— Стефано ушел из клуба после того, как я танцевала с другим парнем.
Кари откусила сосиску и покачала головой.
— Что ж, ты удачно от него избавилась. Я ненавижу ревнивых парней. Это с Майклом та же проблема, он слишком требовательный, знаешь? Я имею в виду, что мой парень должен понимать, что я буду улыбаться и флиртовать с другими людьми. Это просто бизнес. Парень должен с этим мириться, а не мстить, ходя по вечеринкам с маленькой старлеткой из Главной Больницы.
— Я танцевала с Грантом Делреем. Ты не хочешь мне рассказать, почему он тебя ненавидит?
— Грант Делрей? — она со стуком положила свой хот-дог на антикварный ящик. — Он там был?
— Да. У нас была интересная беседа. По большей части интересная, потому что я не знала, о чем он говорит.
Кари перебила меня.
— Его там не должно быть. Я ясно дала всем понять, что никогда не хочу быть в том же месте, где и этот эгоистичный, лицемерный подхалим. Я сейчас же позвоню Марен насчет этого, это абсолютно…
— Он сказал что кто-то по имени Лорна Бек пишет книгу откровений о тебе.
Кари не говорила. Она испустила резкое «Не-е-е-ет!», подобрала лампу и кинула её в стену. Она разбилась и маленькие кусочки разлетелись по плитке, вращаясь и наконец останавливаясь.
Сколько она стоила? По меньшей мере двести долларов. Я не могла с собой ничего поделать, я подумала о вещах, которые можно купить на двести долларов. Сухие завтраки на год? Шесть месяцев оплаты за мобильный? Дюжина футболок? Одна разбитая лампа.
Кари провела рукой по волосам и сделала глубокий тяжелый вдох.
— Она не может этого сделать. Она подписала соглашение о неразглашении. Я засужу её. Я засужу её издателя, и я засужу все магазины, в которых будет эта книга.
Вот что ожидал увидеть Грант, поняла я. Он подумал, что я выйду из себя, как Кари. Может быть, она бросила бы коробки с соломинками в стену и они бы осыпали их двоих дождем как конфетти. Я была рада, что я была там вместо неё.
— Так насчет долгов по азартным играм это правда?
Кари приложила руку ко рту, и, плача, скользнула на пол. Она не ответила мне.
Я позвонила Марен. Я больше не знала, что делать. Потом я села на пол рядом с Кари. Я не могла видеть её такой, такой хрупкой и уязвленной, её стиль и уверенность пропали. Настоящая сестра знала бы, что делать в такой ситуации, но мне ничего не приходило в голову.
Я подвинулась к неё ближе, почти касаясь её, потом неловко похлопала её по руке.
— Всё будет хорошо. Это не может быть так уж плохо.
Кари прижала руку к глазам.
— У Лорны всё будет очень плохо, и Грант возможно будет раздавать экземпляры книги на концертах.
Я подумала о Гранте, о том, как он взял меня за руку и повел на танцпол, и как моё сердце постоянно переворачивалось в груди, что я почти не могла танцевать. Я вспомнила его голубые глаза, холодные от возмущения, смотрящие на меня в кладовке, и выражение его лица, когда он ушел. Я хотела ненавидеть его за Кари, но возможно его голубые глаза слишком ярко впечатались в мою память, и единственное, что я смогла — это почувствовать некоторое разочарование от того, что я ему никогда не понравлюсь.