Из-за такого отклика кто-то быстро организовал программу на следующий день. Меня пригласили в качестве гостя на радиошоу Национального общественного радио, называемом “Talk of the Nation“. Доктор Валенштейн тоже был там по телефону из своего дома. Мы принимали звонки от людей, которые хотели говорить о лоботомии, высказывать свое мнение или задавать вопросы. Самый распространенный вопрос был: “Как это могло произойти?”
Мы остались в Вашингтоне на ту ночь. Барб улетела на следующий день. Затем Родни и я сели на поезд и начали долгую дорогу домой.
Мой отец никогда мне по-настоящему не сказал, что он думает о передаче. То же самое было и с Брайаном. Я знаю, что они оба слышали ее. Брайан не имел никаких комментариев по этому поводу. Единственный комментарий моего отца был о том, что они вырвали его комментарии из контекста. Он не сказал, что он злился, и не сказал, что он был недоволен тем, как это вышло. Комментарий о Первой мировой войне, по его словам, был несправедлив.
К тому времени, когда я вернулся в Сан-Хосе, мне начали пересылать электронные письма читателей. Кто-то из NPR напечатал их и отправил мне. Это было потрясающе. Многие письма были похвалой документальному фильму.
“Вчерашнее шоу должно войти в историю как одно из самых великих и трогательных произведений, которые я когда-либо слышал по радио”, написал один слушатель. “Это самый мощный материал, который я когда-либо слышал на радио”, - сказал другой. Было много подобных писем.
Многие другие написавшие говорили, что никогда раньше не писали в NPR. “Я являюсь преданным слушателем уже более 25 лет, но за все это время я никогда не находил времени, чтобы написать вам о какой-либо истории”, - сказала одна женщина. Другой человек сказал: “После 25 лет прослушивания [NPR] и никогда не писавшего ничего, чтобы выразить, как много историй глубоко повлияли на меня, я должен сказать, что “Моя лоботомия” может быть лучшим произведением, которое я когда-либо слышал.”
Некоторые письма были от врачей. Один из них сказал: “Как врач я считаю, что печально, что лоботомия была приветствована “традиционной” медициной… Я знаю, что мы всегда должны быть настороже по отношению к “шарлатанам”, но многие люди не понимают, что многие из самых опасных, возмутительных терапий одобрены “традиционной” медицинской установкой.”
Многие другие письма были написаны людьми, которые сопереживали моим чувствам и тому, как со мной обращались, когда я был мальчиком. Некоторые из них сказали, что им повезло не подвергнуться лоботомии. “Как человек, страдающий от депрессии и тревоги, я мог бы стать пациентом доктора Фримена”, - написал один слушатель.
Во многих письмах люди говорили о том, что плакали во время передачи. Они говорили, что плакали на кухне, в машинах, застряв в пробках или на своих рабочих местах. Один мужчина сказал, что ему пришлось бороться со слезами, когда он занимался спортом в тренажерном зале. Другой сказал, что она и ее двое детей все плакали. Один мужчина сказал, что слушал историю дважды. “Плакал оба раза”, - написал он. “Вероятно, если я буду слушать историю снова онлайн. Я опять заплачу».
Почти все письма говорили о том, каким я был честным, каким я был храбрым, какое у меня было мужество или что я был героем. (Многие из них также говорили, что у меня был “замечательный радиовещательный голос”, и несколько человек советовали NPR нанять меня на постоянную должность корреспондента. Заметка для NPR: Я все еще доступен.) Многие хотели лично поблагодарить меня за то, что я выжил в своем удивительном жизненном путешествии. Меня действительно удивило, как люди хотели поздравить меня за то, что я сделал, чтобы выжить.
К моему удивлению, я получил письмо от женщины по имени Нэнси Грин, которая сказала, что работала в Департаменте условно-досрочного освобождения графства Санта-Клара в тот момент, когда меня сделали опекуном суда и отправили в Агньюс. “Я так счастлива, что у тебя хорошая жизнь”, - написала она. Она сказала, что ей жаль, что произошло со мной, и что она готова сделать все, что может, чтобы помочь мне собрать “кусочки моей жизни”.
Еще более удивительно, я получил письмо от Линды Пикеринг, дочери сестры Лу Вирджинии. Именно она, по словам ее матери, сказала, что я “вызываю у нее мурашки”. Она написала мне, как тронута, как ее поразило мое выступление. Она, должно быть, тоже видела журнал People.
“Я хочу, чтобы ты знал, как я рада за тебя”, - написала она. — “Ты действительно чудо. Мне было всего 17 лет, когда с тобой произошла эта неправда. Все, что я помню, это лицо потерянного маленького мальчика. Я помню, что мои родители настоятельно противились тому, что с тобой произошло, и я знаю, что они рассказали моей тете Лу, что они думают об этом. Это было неправильно.”