Но телевидение имело Disneyland. Каждую среду вечером был Диснейленд. Это было телешоу, ведущим которого был Уолт Дисней — название позже было изменено на “Уолт Дисней представляет” и затем на “Замечательный мир красок Уолта Диснея” — и это было самым большим событием недели. Я практически мечтал о просмотре Диснейленда. Я ждал этого так же, как некоторые дети ждут Рождества.
Если мальчики были хорошо себя вели всю неделю, нам разрешали сидеть перед телевизором и смотреть всё шоу. Если мы были совсем хорошими мальчиками, нам давали шоколадку, которую мы могли есть, пока смотрели.
Для меня это было словно парить в небесах — сидеть перед телевизором, есть шоколадку и смотреть Диснейленд. Лучше, чем это, не было ни-че-го. Поэтому, отобрать у меня эти вещи — было самым эффективным наказанием, которое могла придумать Лу. Если я был плохой, другие мальчики получали шоколадку, а я нет. Если я был очень плохим, моим наказанием было не разрешать мне вообще смотреть Disneyland. Меня отправляли в мою комнату — все еще голодного, и без шоколадки — где я мог слышать, как Братец Кролик поет “У всех есть место для смеха” или Фесс Паркер поет “Бал-ладу о Дэви Крокетте”.
Я очень тяжело переносил наказания. Я не помню этого, но одна из моих теть позже рассказала, как однажды посетила наш дом, когда Лу разозлилась на мальчиков. Она закричала на нас, чтобы мы вышли из дома, поиграли на улице, оставив ее в покое, и выгнала нас всех через заднюю дверь. Остальные мальчики пошли и поиграли в какую-то игру. Но тетя сказала, что я подошел к забору и начал плакать, как будто мои чувства были задеты.
Может быть, это правда? Думаю, да. Я хотел любви Лу. Я хотел, чтобы она любила меня. Я называл ее “мамой”, потому что это казалось правильным. Я хотел, чтобы она обращалась со мной как со сыном, так же как она обращалась с Джорджем, чтобы она любила меня, гордилась мной и т. д.
Но вот такой она была, по крайней мере со мной. Она не была очень ласковой. Она не обнимала своих мальчиков, не целовала их и не говорила, что любит их. На самом деле, я не помню, чтобы она была ласковой с моим отцом. Я никогда не видел, как они проявляют друг к другу любовь. Это просто не было их способом общения.
Мой отец тоже не был большим атлетом, по крайней мере, не в хорошем смысле. Я помню, что он держал меня на руках, когда я был младенцем, потому что я помню его щекотливую бороду. Я не любил его бороду. Мне нравилось быть на руках у моей матери, потому что она была мягкой и нежной. С отцом было грубо. Я помню, как он качал меня на качелях, когда я был совсем маленьким, и помню, что это было больно — он толкал. К тому времени, когда он женился на Лу и переехал на улицу Хоторн, единственный вид физического контакта, который я получал, — это были наказания в виде шлепков.
Остальные мальчики позже говорили, что боялись Лу и ее характера. Джордж помнил, как Лу впадала в истерику. Она начинала кричать и орать так, что мой отец должен был брать ее за руки и удерживать их, чтобы не получить удара. “Она была крикуньей”, - сказал Джордж. “Когда она начинала кричать, ты действовал. Ты не требовал пояснений. Ты сразу бежал”.
Брайан тоже помнил то же самое. “В нашей семье было много криков и ужасных споров”, - сказал он. “Они заставляли меня уходить в свою собственную маленькую зону. Я специально ложился спать раньше, чтобы не быть рядом с этим”.
В отличие от меня, другие мальчики никогда не казались делающими что-то не так или не получающими за это наказания. Брайан был хорошим ребенком. Он делал то, что ему говорили, и не попадал в неприятности. А Джордж был умнее меня в избегании обнаружения. Мы делали одно и тоже, но я получал наказание, а он нет. Он был любимчиком.
Например, у Лу были строгие правила о том, как возвращаться домой со школы. Я должен был сразу же идти домой, иначе меня наказывали. Но Джордж мог медлить, гулять с друзьями и т. д. Если я это делал, меня отправляли в комнату или наказывали еще хуже. Я знал, что это несправедливо, но не знал, что с этим делать. Мой отец не был дома так часто, а когда он был дома, он не хотел иметь дело со всеми вопросами типа “Лу ударила меня” или “Лу меня наказала” или “Это несправедливо”. Когда он приходил домой, у него могло быть время, чтобы наказать меня, но не для разговора об Я не мог идти к нему и жаловаться на Лу. Он не хотел этого слушать.