Затем, когда пришло время для интервью, Дэйв сказал, что хочет посмотреть нашу спальню. Там был весь хлам. Я не хотел, чтобы он туда заходил. Но он сказал, что интервью надо проводить там, потому что это всегда самое тихое место в доме. И мы зашли. Дэйв сидел в кресле на боку кровати. Барбара и я сидели на кровати. Пия сидела у ног кровати, держа большой штативный микрофон.
Я не помню, что Дэйв спрашивал меня. Я знаю, что рассказывал о своей операции, о своей семье и о том, как все пошло не так в моей семье. Я был нервничал. У Дэйва была записная книжка на коленях, и он делал заметки карандашом, иногда перебивая меня и задавая вопросы. “Как это заставило вас чувствовать себя?” или “Что произошло после этого?”.
Через некоторое время мы решили сделать перерыв и поужинать. Мы пошли в хорошее мексиканское место, которое находилось рядом с нашим домом. После ужина Дэйв и Пия вернулись в свой отель.
Как-то в ту ночь после ужина они приняли решение. Они полюбили мою историю. Они полюбили мой голос. Они решили отказаться от Уолтера Фримена в качестве объекта своего документального фильма. Они собирались сделать свой документальный фильм обо мне.
На следующий день они приятно подняли мое самомнение. Они сказали, что у меня такой красивый голос и такое хорошее радио “присутствие”, что они хотели бы рассказать историю Уолтера Фримена, рассказав историю моей лоботомии. Они хотели, чтобы я интервьюировал всех врачей, медсестер и пациентов, которых они могут найти. Я был бы голосом на радио, интервьюирующим всех этих людей.
Я согласился. Но у меня было несколько правил. Я не давал им свою фамилию. Я не собирался садиться в самолет. Я не собирался интервьюировать своего отца.
Они согласились с моими условиями. Мы начали. И почти сразу я вынужден был изменить свое мнение о правилах, которые я установил.
Во-первых, они хотели, чтобы я приехал в Атланту, чтобы интервьюировать женщину и ее мать. Мать была пациенткой лоботомии, а женщина согласилась, что ее можно будет интервьюировать. Но я не хотел лететь.
Они также хотели, чтобы я интервьюировал своего отца. Пия настаивала на этом, но мягко. Она говорила: “Мы действительно думаем, что тебе стоит интервьюировать своего отца”, или “Мы действительно думаем, что это было бы хорошо, если бы ты интервьюировал своего отца”. Я просто продолжал говорить: “Я не хочу этого делать”. Я никогда не отказывался точно, и она никогда не настаивала. Я просто продолжал говорить, что я не хочу этого делать, и она продолжала к этому возвращаться.
Моя проблема заключалась в том, что я не хотел, чтобы мой отец расстроился из-за меня. Наше отношение не было великолепным, но по крайней мере я снова имел его в своей жизни. Я боялся, что, если я расскажу ему о документальном фильме, он расстроится и отвергнет меня, или угрозит больше не говорить со мной.
В начале 2004 года Дэйв и Пия позвонили с важной новостью. Они связались с Университетом Джорджа Вашингтона в Вашингтоне, куда Фримен пожертвовал все свои профессиональные бумаги, и обнаружили, что архивы открыты для любого, кто был пациентом Фримена. Я мог запросить всю информацию, которую Фримен имел обо мне — заметки, документы, фотографии, все. Но мне пришлось лично приехать в Вашингтон. Информация не могла быть передана иным способом. Мне пришлось приехать как можно скорее, и мне пришлось лететь.
Я действительно не хотел этого делать. Не потому, что я не люблю летать. Это потому, что я боюсь летать. Очень боюсь.
Я всегда так чувствовал. Так что, поскольку я не настолько глуп, чтобы делать вещи, которые меня пугают, я никогда не летал. Но я видел катастрофы самолетов по телевизору. Я подумал, что, если я не буду на борту самолета, мне не придется беспокоиться о его крушении.
Другая проблема заключается в том, что я немного клаустрофоб. Мне не нравится находиться в закрытых пространствах. А парень моего размера на самолете автоматически находится в замкнутом пространстве. Я не смог бы свернуться и уснуть, как это делают некоторые люди, летая. Значит, я бы был весь время бодрствующим и напуганным на протяжении всего полета.
Я знаю, что это не совсем логично. Но это не меняет моих чувств. Когда я на земле, в машине или на автобусе или поезде, я чувствую, что нахожусь под контролем. Я могу выйти. Кроме того, я понимаю, как они работают. Я не понимаю самолет. Я просто не могу понять логику этого гигантского здания в воздухе, летающего с людьми внутри. Это лишено смысла.
Но Дэйв и Пия настаивали. Они нуждались во мне в Вашингтоне, чтобы получить доступ к архивам. Они нуждались во мне в Атланте, Джорджия, чтобы взять интервью. Не было времени, чтобы сесть на поезд. Также был вопрос о затратах. У компании Дэйва были бонусные мили с Delta Airlines, поэтому я мог лететь на Восточное побережье и обратно бесплатно. Если бы я собирался ехать на поезде, арендовать купе и питаться, это заняло бы три дня и много денег, чтобы сделать то, что мы могли бы сделать за несколько часов, и бесплатно, на самолете.