- Хорошо, я запомню, Шестерняков, - Михаил Александрович, как конфетку, покатал на языке медленно-тягуче чужую фамилию. – Итак, на кого же Вы решили в дальнейшем учиться?
Матвей, не особо раздумывая, пожал плечами, поднимая голову, чтобы посмотреть на преподавателя, но не ему в глаза, а на его переносицу, раздумывая, где тот мог сломать нос. А ведь, действительно, горбинка была неровной, чуть скошенной. Такая от природы быть не могла, и кто-то точно оприходовал мордашку преподавателя.
- Еще не решил, - Матвей не любил, когда поднимали подобную тему, потому что в отличие от своих любимых одногруппничков, парень так и не смог определиться с будущим, находясь в плавучем состоянии, и вопросы преподавателей, почему так – бесили злостно.
- Хорошо, я понял, - Матвей не сразу сообразил, что допрос продолжаться не будет.
Студент недоуменно хлопнул ресницами, моргнул пару раз. Подобное отступление и отсутствие дотошного допроса было впервые. Обычно преподы из кожи вон лезли, чтобы выяснить, что со студентом не так и почему на шестом курсе меда тот еще не определился со своим нависшим будущем в качестве доктора в белом халате. Как там говорится? «Aliis inserviendo consumor»**?
Яковлев объявил пятнадцатиминутный перерыв и, порывисто встав, ступая широким шагом, удалился, оставив студентов один-на-один в кабинете. Девушки сразу принялись обсуждать, какой Михаил Александрович, а Сашка тем временем все также задумчиво хмурился.
- Ну, Сашик, что случилось? Я думал, что ты в Яковлеве дыру протрешь, - Матвей сел рядом с другом, пользуясь отсутствием Пашки Беловолова, который вышел в туалет. – Так понравился?
- Не в этом дело, - но скулы Жарина миленько порозовели, отчего Матвей сделал вывод, что прав на все сто. – У меня такое чувство, что где-то я уже его видел.
Сашка потер переносицу, вздохнул несколько раз, потеребил в руках ручку, уставившись на нее. Матвею было все равно, откуда появился на фронте Михаил Александрович. Собственно, Шестерняков смог заценить лишь отпадную конфетку-внешность, а на все остальное было плевать с высокой башни. А вот Сашке нечто не давало покоя. Он то кусал губу, то начинал постукивать по столу, отбивая одному ему известный такт.
- Может, спутал с кем? – предположил Матвей.
- Возможно, - неопределенно повел плечами друг, кивнув. – Но много ли таких красавчиков найдется?
Матвей промолчал. Он по справедливости всегда мог оценить чужую внешность, будь она мужской или женской. Ну, кто не смотрит на привлекательных людей? А вот Сашка, зная о его гей-наклонностях, вполне вероятно смотрел на ситуацию с другой стороны.
После перерыва Яковлев включил студентам фильм об обнаружении трупа на месте происшествия, а сам, сев на свое место так, чтобы не загораживать экран, подвешенный у стены, внимательно начал всех осматривать. Матвею становилось не по себе. Чужой взгляд подозрительно часто останавливался на нем, припечатывал к месту, заставлял ёрзать на стуле и чувствовать себя не в своей тарелке. Ощущения так себе, если честно. Складывалось ощущение, что Яковлев что-то подозрительное задумывал, а сейчас просчитывал, как бы ему поступить лучше в той или иной ситуации.
Раздражающий внимательный взгляд начинал подбешивать и, набравшись смелости, Матвей уставился в ответ. Прямо в глаза, пытаясь побороть внутреннего труса, который заметался в груди, барабаня о ребра. Почему-то от Михаила Александровича несло опасностью, и чуткий внутренний «Я» Матвея это ощущал получше, чем его упрямство, не желающее проигрывать в гляделках. На Шестернякова впервые глядели так внимательно, как на экспонат на выставке, только взглядом не восхищенным или пораженным, а абсолютно отсутствующим, нечитабельным.
Вдруг, в какой-то определенный момент, Матвей даже не заметил в какой, в голове пронеслась мысль, что с Яковлевым он зря так, что намучается он еще с ним. А когда Михаил Александрович неожиданно ухмыльнулся, из-за чего на одной стороне его щеки появилась блядская ямочка, Матвей понял, что – да… Он попал. Отведя взгляд, не выдержав больше напора, Шестерняков уставился на экран, на котором как раз показывали, как выглядит ректальный градусник для измерения температуры тела. В груди бухало, а в горле неожиданно появился странный ком размером с теннисный мячик, проглотить который никак нельзя, просто невозможно. И он душит, стягивает, не дает пройти воздуху в легкие. Матвей не мог понять, что с ним происходит, и уж тем более ему было невдомек, что в скором будущем он, ох, как пожалеет о том, что решил с вызовом посмотреть на преподавателя, устроив с ним зрительный батл.
Комментарий к Глава 2.
Рейтинговая система*. Или по-другому “бальная система” - это набор баллов в течение учебного цикла. В конце, подставляясь в определенную формулу, происходит процентный расчет общей оценки. Ниже 55% - это неуд. И так далее по нарастающей процентов, которые отражают общий балл: отлично, хорошо, удовл и неуд.
“Aliis inserviendo consumor”(Светя другим - сгораю сам)** - слова великого врача и мыслителя Древней Греции, основоположника современной медицинской этики Гиппократа (460—370 до н. э.), который так определил предназначение истинного врачевателя.
========== Глава 3. ==========
На следующий день Матвей чуть не проспал, не услышав сработавший будильник. А все дело было в том, что они с Сашкой, заболтавшись и заигравшись в приставку, очень поздно легли спать. Не выспавшиеся, взъерошенные, они бегом кинулись собираться, едва не опоздав на пару, зайдя в кабинет буквально за минуту до прихода Михаила Александровича. Он был не в духе. Он хмурился, постоянно что-то крутил нервно в руках и вообще вел себя странно – дергано, словно ожидая чего-то неприятного. Своим настроем он заразил студентов, которые так же, как он, недовольно переглядывались. Жопки, привыкшие за шесть лет к пиздецу, чувствовали неладное. И оно не заставило себя долго ждать. Яковлев стал спрашивать заданную тему, подходя к каждому вопросу с пристрастием, морщась, когда студент отвечал неправильно или невпопад, стараясь произвести впечатление, из-за чего отвечал много всего, но не по сути. Михаила Александровича Матвей отлично понимал. Он тоже не любил подлиз, особенно тех, кто из кожи вон лез, чтобы показать, какой он умный. Сам Шестерняков звезд с неба не хватал, но учился стабильно на четверки с проблесками пятерок, а круглых отличников не переносил, считая, что они позеры, да и только.
Когда очередь дошла до Матвея, Михаил Александрович на него даже не взглянул, посматривая в журнал. Он правильно назвал фамилию, интересно округлив окончание растяжным «о». Матвей, как ему показалось, отвечал сносно, но преподаватель хмурился так же, как и тогда, когда отвечали остальные. Более того, он поставил Матвею удовлетворительно.
- Что?! – возмущенно вырвалось у Шестернякова, когда суд-мед вынес свой вердикт. – За что? Я Вам все ответил!
Возмущение студента было оправданным. Он действительно ответил на поставленный вопрос, четко изложив свою мысль. В любой другой бы ситуации, вполне возможно, Шестерняков не стал бы спорить, но предмет начинал ему нравиться. Вчера он зачитывался учебником, взятым в библиотеке. Матвей с интересом листал законы, правила вскрытия, рассматривал картинки и прочее-прочее. Так что субъективная оценка Яковлева пришлась не по душе.
- Вы собираетесь со мной спорить? – вздернул чертову идеальную бровь вверх ирод, из-за чего Матвей почувствовал ужасную потребность уебать к херам красивую мордашку об стол, столь много издевки было в обычном жесте.
Никогда прежде ни один преподаватель не вызывал в Матвее такую сильную ярость на грани с возмущением. Оно клокотало внутри, пенилось, требовало выйти наружу ярким эмоциональным всплеском. Яковлев никому не поставил оценку выше четверки, но все слышали, как хорошо отвечал Матвей, поэтому удивились не меньше его. Если уж он получил три, то остальные тогда вообще плавали на грани с двойкой.
Сашка, пользуясь тем, что сидит напротив друга, пнул его под столом, состроив страшные глаза, намекая, чтобы Матвей заткнулся нафиг. Шестерняков понял его, взглянув лишь краем глаза, но это не уняло его раздражения.