Приглушённый подвальный свет и громкие голоса — вот первое, что я почувствовал, придя в себя. Тело болело и ныло, видимо, я пролежал на холодном полу несколько часов, всё затекло и кололо. Когда я попытался пошевелить руками, резкой вспышкой для меня обнаружился факт того, что я связан по рукам и ногам. Паника нарастала, из лёгких будто выбили весь воздух, захотелось кричать, вот только рот не открывался, всё было банально, галстук оказался свёрнутым и запихнутым мне в рот. Судорожные воспоминания того, как я сюда попал, отозвались пустотой. Я слетел с забора, видимо, ударился и отключился, но какого чёрта меня связали и притащили сюда? Который сейчас час? Походу, я прогулял школу, родители меня точно убьют! Хаотичные мысли не давали сосредоточиться на том, что, возможно, я и не доживу до момента, когда меня будут линчевать родители.
— Убьём этого щенка, и дело с концом, может, тогда Билли поймёт, что нужно отдавать долги, — голоса гнусаво заржали.
— Никогда бы не подумал, что нам сегодня так подфартит, как говорится, на ловца и зверь бежит. По документам всё сходится, у молокососа с Билли даже один адрес, — снова этот отвратительный смех, заставляющий ежится от неприязни.
О чём они?! Билли — это мой отец, что ли? Долги? Да о чём вы вообще, это явная ошибка, сказать, надо просто сказать об этом. Вот только я никак не мог заставить себя издать хоть какой-нибудь звук, язык ватный и сухой, не может вытолкнуть ткань, мешающую говорить.
— У меня идея, Доук! Давай, запишем видео, как мы этому щенку выпускаем кишки, так сказать, чтобы показательно и наглядно было.
— Барни, ты мозг! Я пойду камеру найду, она вроде тут в коробках была, а ты нам чулки найди.
— Доук, я не педик, чтобы чулки одевать! — повисла долгая пауза.
— Придурок, на рожу себе наденешь чулок, чтобы не узнали тебя!
— А-а-а-а, ну так бы сразу и сказал, — он стал ещё что-то бубнить себе под нос.
Такой расклад мне совсем не понравился, и что-то подсказывало, что договориться с ними не получится, однако обрадовал факт того, что умом один из них явно не блистал. Я попытался сесть, но безуспешно, руки тоже не выпутать, безысходность накатила новой волной, вещи из моей школьной сумки были разбросаны по всему помещению, и почему я не взял сегодня с собой перочинный нож? Пока я разглядывал всё, что есть в комнате, в голове укрепилась мысль, что мне конец. Даже если я освобожусь от верёвок, меня пристрелят, тут везде оружие, наверно, это их склад или штаб. Огнестрельным оружием я абсолютно не умею пользоваться, холодного же я не вижу, и тут мой взгляд привлекла коробка с надписью TNT, кажется, так пишут на динамите.
Резкий рывок за волосы заставил меня вскрикнуть и выйти из своих собственных мыслей, я совсем потерял отморозков из виду.
— Гляди, он уже очухался, — от говорившего несло перегаром.
— Привяжи его пока к трубе, да покрепче, — раздался голос где-то в глубине комнаты.
Не выпуская моих волос, он притянул меня ближе к своему лицу, моё сердце готово было выбить рёбра, он запыхтел и заёрзал, быстро дёрнув за мокрую ткань галстука, заставляя его выпасть из моего рта. Рефлекторно я закашлял, а к глазам подступили слёзы. Свободной рукой здоровяк подцепил мой подбородок, заставив смотреть ему в лицо.
— Глаза уж больно у тебя красивые. Голубые. Прямо как у бабы, — выдохнул он мне в лицо. На тот момент я ничего уже не понимал, поэтому единственное, что я сделал, это харкнул ему в рожу.
— Выблядок! — Удар последовал незамедлительно, точно в правую скулу, явно рассекая щеку и, кажется, выбивая зуб, было больно. В его руке блеснул нож, и путы на руках были разрезаны одним росчерком. Меня швырнули к стене, наподдав напоследок ногой по рёбрам, вокруг всё стало, будто в тумане, и казалось, что я вижу всё со стороны. Вот он отворачивается, чтобы взять новую верёвку и привязать меня, а вот я уже делаю рывок мимо него к коробке с надписью динамит. В следующем кадре он что-то выкрикивает и кидает в меня нож, попадает в руку, а я будто не обращаю внимания, хватаю непослушными окровавленными свезёнными ладонями гранаты, всего три штуки. Вот он подбегает ко мне, но я зубами дергаю чеку на одной из гранат, а теперь он кричит и бежит к своему подельнику. А я всё стою и стою с гранатой в руке — и, наконец, щелчок.
Я снова слышу все звуки, сердце ухает в груди, наконец приходит осознание того, что сейчас всё рванет, краски яркой палитрой заиграли, будто показывая, что я всё ещё жив, и я бросаю гранату, туда, где, как мне казалось, находились те двое. Шарахнуло так, что стены здания задрожали, штукатурка хлопьями посыпалась с потолка, а затем стало совсем тихо.
Что-то где-то капает, а я не шевелюсь, ноги будто примёрзли к полу. Я жив. Будто заново учась ходить, двигаюсь вперед, заглядываю за стеллаж и вижу дырку в полу, точнее люк. Гранатой я угодил точно в погреб, впервые за сегодня мне повезло. Аккуратно присев, я заглянул внутрь: два чёрных вывернутых наизнанку трупа были кусками разбросаны по всему маленькому помещению. Вся эта картина будто заворожила меня, далеко не сразу я отвёл взгляд, перед глазами всё поплыло, в голову лезли картинки того, как всё могло произойти. Угоди я гранатой не в люк, меня бы по кускам потом не собрали. И вообще, о чём я думал, когда кинулся к коробке с динамитом, ведь динамит имеет фитиль и должен поджигаться, а огня у меня не было, выходит, повезло во второй раз, мне срочно надо на воздух. Краем глаза я уловил нечто большое и серое, явно напоминающее выход, рванув со всей скорости, на которую я был способен, распахиваю дверь, и… бутерброд, наконец, покинул моё тело, расплывшись месивом на асфальте.
Звуки полицейской сирены резанули по слуху, а ведь я убил двух людей. Чёрт, я жестоко убил двух людей, мне кранты, бежать, — примерно так сработал мой мозг, и единственное место, куда может отправиться ребёнок в такой ситуации, — это дом. Выйти на главную улицу я не мог, слишком был напуган, пришлось идти подворотнями, хорошо хоть в этот раз никто не попадался. По пути домой моя рука, наконец, распрощалась с ножом, который торчал уродливым окровавленным куском металла всё это время. Холодное оружие трофеем отправилось в задний карман джинс, неизвестно почему, но здоровая рука упрямо продолжала сжимать две оставшиеся гранаты. Мне адски больно, одна нога подволакивается, совсем не чувствую правую половину лица, рука, в которой был нож, плетью весит вдоль тела, жалость к самому себе заставляет практически рыдать в голос. Им нужен был Билли, а моего отца зовут Вильгельм Трюмпер, конечно, можно так насокращать имя, чтобы от него осталось такое прозвище, но мой отец не такой! У нас в семье всегда был достаток, он работает в солидной фирме вместе с мамой. Счастью не было конца, когда, наконец, показался дом, меня даже не смутила чёрная машина, припаркованная около входа.
На всех парах я распахнул дверь и увидел трёх незнакомых людей в тёмной одежде. Безграничное счастье на моём лице медленно сменяется вселенским ужасом. Как в замедленной съёмке, они поворачиваются ко мне, и это явно не свидетели Иеговы. Меня будто ледяным душем обдало, ещё немного, и, наверно, я бы грохнулся в обморок. Из кухни появился отец и лишь окинул меня взглядом:
— Иди к себе в комнату, позже поговорим. А вы, господа, пройдёмте в гостиную, — и он пошёл первым, явно увлекая их за собой, трое людей бесшумной тенью последовали за ним, и только человек с чёрно-красными глазами задержал на мне взгляд дольше остальных. Или мне показалось?
Повинуясь словам отца, я на автопилоте поднялся в свою комнату, закрывая дверь на ключ и почему-то садясь на пол, уставился на замочную скважину. Что-то липкое и тошнотворное расползается по телу, мозг окончательно перестаёт работать, и я отдаюсь во власть слуха. Незнакомый язык доносится снизу, похожий на итальянский, очень эмоционально и громко, странно слышать его из уст моего отца, он вроде вообще не говорит на другом языке. Голос матери звучит звонко и хлёстко, непривычно, никогда не слышал таких интонаций. Что-то падает и разбивается, и тут же раздаются выстрелы, разряд тока прошёл по всему телу, глаза распахнулись ещё шире, но я всё ещё ничего не видел перед собой. Ещё выстрел, с грохотом падает нечто тяжёлое, хриплый крик отца, и снова выстрел. Быстрые шаги наверх по лестнице, топот нескольких пар ног повторяет этот манёвр, дверная ручка судорожно дёргается, но дверь заперта на ключ. Пронзительный крик матери режет слух, и по моим щекам текут слёзы, тело же будто парализовано. Громкий выстрел, и тело падает рядом с дверью, меня снова рвёт непонятной слизью и желчью.