Распластавшись в кресле, Джордж с досадой вздохнул, намекая, что требовать от него объяснений, когда у него похмелье, – эгоистично.
– Тела давно минувших дней, Пэл. До тебя ведь доходили слухи, будто стройка ведется аккурат на кладбище? Мы получили разрешение от местного совета при том условии, что кладбища здесь нет. Оказалось, есть. Не повезло. Но не останавливать же работы из-за тройки-другой покойников. Простои пойдут, расходы, гребаные археологи начнут рыться. Не хватало только, чтобы в университете ученые завелись. Остается один выход – молчать в тряпочку, пока Билл Актон потихоньку вывозит тела. Может, его люди в пабе проболтались, не знаю, однако «Новости», видимо, что-то пронюхали. Доказать они ничего не докажут, если мы будем держать язык за зубами.
– Но это… гм… наверное, неправильно? Ведь захоронение, видимо, древнее…
– Ты что, друид?
– Нет, неправильно в научном смысле или там в культурном. Историческая находка как бы пропадает.
– Спустись на землю, Пэл. Человеческая история насчитывает каких-нибудь пять тысяч лет, а мы уже сейчас не справляемся. И заметь, первые пять тысячелетий текли очень медленно. За весь седьмой век случилось от силы два или три важных события. В каждом следующем веке событий прибавлялось, время бежало все быстрее. Пять тысяч лет – тьфу! Говорят, Солнце спалит Землю на фиг, но случится это только через миллиард лет. Так что всякой истории у нас еще будет столько, что мало не покажется, ясно?
– В общем, да.
– Вот и хорошо.
– А неприятностей у меня не будет?
– Тоже мне, нашел из-за чего волноваться.
Из «Новостей» звонили еще несколько раз. Закидывали, по выражению Джорджа, удочки. Конкретных вопросов не задавали, но даже если бы задали, я бы не ответил. Звонящих я отправлял в отдел маркетинга, рассчитывая, что разговор с Назимом поумерит их пыл, и они поставят на расследовании крест. Чувствовал я себя не очень. После истории с триадами я полагал, что уже ничто не помешает мне спокойно дожить до старости и умереть своей смертью. Оказавшись на должности муца, я мысленно приготовился к принятию сложных решений, например о ремонте ксерокса, но никак не к сокрытию вывоза трупов со стройки. Такие вещи плохо действуют на мои мозги. Я по колени увяз в болоте паники, выхода, однако, не просматривалось, оставалось лишь закатать штанины и, уповая на удачу, брести, пока не нащупаю под ногами твердую почву. Я заметил, что на пиаровском фронте Джордж бьется с Назимом плечом к плечу. Главный хозяйственник выступил пару раз по местному телеканалу; надев строительную каску и нацепив широченную улыбку, он заявил, что новый корпус – свидетельство устремленности университета в великое будущее. Джордж пошатывался и выпадал из кадра, но текст знал назубок. Интервью транслировались не со стройплощадки, а из кабинета Джорджа, поэтому, наверное, лучше было снять каску, но я мог чего-то не понимать в замысловатых сценариях Назима.
– Мою работу показывают, – ткнул я пальцем в экран телевизора, обращаясь к Урсуле.
– Твою работу? Ты бы послушал, что на моей творится.
– Понос, понос! В попу вставили насос! Понос, понос! В попу вставили насос! Понос, понос!.. – распевал Джонатан на заднем сиденье машины.
Мы везли детей к матери, чтобы посидела с ними, пока мы гуляем на свадьбе Марты и Фила. Джонатан не замолкал уже минут десять.
– Понос, понос! В попу вставили насос!
– Прекрати, Джонатан, – устало попросила Урсула.
Почему-то мальчишки всегда находят удовольствие в повторении речитативов на манер кришнаитов. Джонатан снова и снова певуче тянул одну и ту же фразу приближая меня к точке кипения.
– В попу вставили…
Еще секунда – и я не выдержу.
– Понос, понос! Вот сейчас, сейчас…
– …Вставили насос! Нет, все, хватит.
– Понос, понос!
– Замолчи! – взревела Урсула. – Прекрати эту дурацкую песню! Ты меня с ума сведешь.
Я бросил на нее укоризненный взгляд:
– Не заводись. Мальчику петь охота, пусть себе поет.
Остаток дороги до дома матери я проехал с сознанием одержанной победы. Жаль, что мой дух не мог воспарить слишком высоко – со вчерашнего дня меня мучила жестокая простуда.
– Простыл? – спросила мать с порога.
– Нет.
– Простыл, не вижу я, что ли? А все потому, что жилетку не носишь. Оставайся у нас. Нельзя же ехать на свадьбу с простудой и без жилетки.
– Я в порядке.
– Застудишься, точно застудишься, вот тогда узнаешь. Почему ты вечно заставляешь меня волноваться?
– Мама, а ты не еврейка? Одно из двух: либо от меня до сих пор скрывали, что мы евреи, либо с национальными стереотипами что-то напутали.