— А мне вот интересно, — подала голос наша прокурорша, которой, с учетом ее послужного списка, доверили лишь держать аптечку, — они побили целых две тачки только для того, чтобы помириться?
— Ну что ты, — усмехнулась наша богиня любви, лучше многих разбиравшаяся в этом вопросе, — они побили тачки, чтобы еще больше посраться…
И правда, развязка этой дурной трагикомедии с битыми авто оказалась до неприличия предсказуемой. Уже на следующий день после яростного сосыча на пепелище, невольным свидетелем которого я стал, оба зла одновременно сменили аватарки. На своей Мишель — aka городская легенда — стоял на фоне небезызвестной стены с выцветшими членами и полустершимися «Мишель, I love U!» и с хмурой битой рожей показывал в кадр средний палец, сопроводив все это надписью: «Одной легендой меньше. Да кто будет страдать? Иди нах, Карпов!» Вот только учитывая, что это селфи, фак эта легенда по итогам показывала самому себе.
Зараза, не иначе как посчитав это за персональный челлендж, тоже сменила аватарку и на новой, позируя среди голых стен своей комнаты, несносно-надменно смотрела в кадр, подписав снимок: «Ну и вали!» Хотя это же читалось и в ее глазах — могла и не пояснять. И, разумеется, всем сразу стало понятно, что это ни фига не финал, а очередной акт в этой сумасшедшей пьесе для двоих.
Но честно говоря, эти двое меня сейчас волновали меньше всего на свете. У меня была причина для волнения и посерьезнее: грядущий отъезд Даны в Англию.
Едва узнав, что я попал в аварию, моя милашка шустро собрала вещи, взяла своего пса и перебралась на оставшееся время ко мне, так что хоть один полезный эффект от этого столкновения со злом все же был. Разумеется, ее вечно сопящий папаша оказался не в восторге, но дочь, обычно считавшаяся с его мнением, в этом вопросе проявила характер.
— Папа, — твердо заявила она, — Рома попал в аварию, о нем надо заботиться! Когда ты попал в аварию, я о тебе заботилась, и Рома не возражал. Так что не возражай теперь и ты!..
И ее крикливый предок не нашел, что на это ответить. Так что Дана переехала ко мне, а ее папаша это стерпел. Лучшим другом мне он, конечно, не стал, но усердно делал вид, что не хочет меня убить, и наверняка отсчитывал дни до ее отъезда. Я же старался об этом не думать, сосредоточившись на всем хорошем, что происходило здесь и сейчас. Моя милашка целыми днями и ночами дарила мне нежность и любовь, словно желая наполнить меня ими на полгода вперед. Она прекрасно ладила с Марианкой, да и Арина вела себя при ней как паинька — а я всегда знал, что спинной мозг воспринимает информацию куда лучше головного. Но главное, Дана вдруг поладила с Полиной, а Полина вдруг поладила с Даной! Все-таки у моей управляющей доброе сердце, которое через призму будущей нашей разлуки заставляло ее сопереживать нам и быть чуткой и понимающей с моей девушкой.
Незаметно они даже как-то поделили кухню, превратив ее из зоны соперничества в место обмена опытом. Моя хаус-леди неожиданно поделилась рецептом своих фирменных оладушек, которые «Ромка так любит», а моя няшка — рецептом своего шикарного тирамису, который «Ромин любимый», и на следующий день мы с Марианкой, уже не на шутку боявшейся, что она такими темпами растолстеет, сначала пробовали оладушки Даны, а потом тирамису Полины, и все хвалили, и все получалось, и все ладили, и я хотел бы, чтобы воцарившаяся в моем доме гармония оставалась вечной, но время было к нам неумолимо.
Один пронырливый папаша уже купил билет, и календарь неотвратимо отсчитывал дни до нашей разлуки. Эх, Дана, ну почему, когда все так хорошо, ты уезжаешь? Ты просто рвешь мне сердце…
— На полгода! Всего на полгода… — напоминала мне моя няшка, целуя меня всякий раз, когда мне становилось грустно.
— И потом переедешь ко мне, — напоминал я ей, крепко обнимая всякий раз, когда грустно становилось ей.
Конечно, я считал, что ей бы лучше не уезжать, но это был ее путь, ее решение, а я не ее папаша, чтобы мешать ей принимать решения самостоятельно. И все же в глубине души я надеялся, что наша разлука окажется гораздо короче, чем полгода. Надеялся, но не давил. В конце концов, я же и правда не ее отец.
— Ром, — едва сдерживая слезы, проговаривала моя милашка под грохот чужих чемоданов и гул взлетающих самолетов, — гуляй с Пиратом обязательно, а то он будет скучать…
— Мы вместе с ним будем скучать, — в тон ей ответил я, и сам готовый пустить слезу.
Ненавижу прощаться! Ненавижу разлуку! Ненавижу аэропорты именно за это!