У меня на памяти есть случай гибели офицера во время автономного плавания. Я дежурил в лазарете береговой базы, когда мне позвонили из штаба и сказали, чтобы я приготовил сумку для оказания экстренной медицинской помощи и был готов к выезду. За мной заехала машина, и я вместе с 3 или 4 старшими офицерами выехал в город. Оказалось, что мы едем к родителям офицера, который погиб в море во время автономки. Будучи вахтенным офицером, и находясь на мостике во время шторма, ударился головой о репитор гирокомпаса. Накрывшей рубку волной его просто бросило на этот выступающий прибор. Обычно, чтобы не смыло волной, на мостике вахтенные привязываются к поручням. Возможно, офицер не очень хорошо привязался или был длинный конец веревки. Но факт есть факт. Лодка идет дальше в автономку к югу, труп в цинковом гробу передадут на гражданское судно, которое возвращается во Владивосток. Задача нашей группы сообщить родителям о гибели их сына. Кстати, отец был морским офицером в отставке. И вот такая нелепая гибель сына. Я был в группе для оказания медицинской помощи родителям, если потребуется. Но они очень мужественно восприняли весть о гибели сына, как будто окаменели. Видимо, всю жизнь жили под грузом возможной гибели вначале отца, потом сына.
Дежурства в лазарете береговой базы были неотъемлемой частью моих служебных обязанностей. Устанавливался график дежурств врачей подводных лодок с учетом их выходов в море. Помню фамилию начальников лазаретов как в 4-й бригаде – Дау, так и в 19-й бригаде – Теф. Вот такие очень редкие фамилии. Дау был старшим лейтенантом, устроили его на эту должность по блату. А Теф был капитаном и прошел долгий путь к этой должности, придя на неё с подводной лодки. С обоими этими офицерами у меня были не дружеские, а нормальные служебные отношения. В лазарете мы оказывали первую помощь при травмах, несложных заболеваниях, вели амбулаторный прием матросов и офицеров с подводных лодок, находящихся у причала. Иногда выезжали к заболевшим членам семей старших офицеров штаба бригад. Вместо вызова скорой помощи туда направлялись мы, хотя это и не входило в наши обязанности. Так что у меня был уже какой-то опыт работы, когда я через несколько лет стал дежурить в травмпункте городской больницы № 11 города Хабаровска.
Называя свою подводную лодку дизельной, как это было принято в литературе, я называл её неправильно. Лодка была дизель-электрической. Для надводного хода использовались дизеля, а при погружении лодка шла под электромоторами. Ток для них давали аккумуляторы, которые постоянно подзаряжались во время движения в надводном положении. Скорость у подводной лодки была не очень большой – 17 узлов в надводном положении (около 30 км/час) и 16 узлов в подводном. При этом в подводном положении лодка могла полным ходом идти не больше 2-3 часов, аккумуляторные батареи за это время полностью разряжались. И хотя как дизеля, так и электромоторы работали на одни и те же валы и винты, двигаться задним ходом лодка могла только под электромоторами. Специальный редуктор отсоединял дизеля от валов. Так что подводная лодка швартовалась к пирсу под электромоторами.
Однажды, в первый месяц после нашего перевода на постоянное место базирования в бухту Малый Улисс при швартовке случилось нечто, после чего на нас, экипаж Б-63 все показывали пальцем. После прихода с моря нам надо было пришвартоваться к самому крайнему к выходу в море пирсу. В это время дул довольно сильный ветер со стороны берега, который относил лодку от пирса. Наш командир Сергиенко принял Б-63 недавно, до этого он служил в Советской Гавани и был командиром подводной лодки проекта 613. Его прежняя лодка имела меньшие размеры и всего два двигателя. А наша лодка имела и большие размеры, а значит и большую парусность, и три двигателя. И наш командир опростоволосился. Никак не мог подойти к пирсу, чтобы завести швартовы и причалить. Я был внутри лодки (швартуется лодка по боевой готовности и каждый должен быть на своем месте). Поэтому не знаю, какие ошибки допускал командир, но то, что мы смогли пришвартоваться лишь через час после того, как подошли к пирсу, полностью разрядили батареи, это точно. Потом по базе пошли слухи о недостаточной подготовке как командира, так и швартовой команды. После этого случая на борт лодки несколько раз поднимался более опытный командир, присутствующий при швартовке, и дававший советы нашему командиру.
Помню фамилии некоторых офицеров нашей лодки. Старший помощник командира капитан-лейтенант Янин, заместитель по политической части Кудлаев, помощник командира Зуб, командир БЧ-4 (РТС) старший лейтенант Воронин, командир БЧ-5 (электро-механическая часть) Сайпулаев были мне старшими товарищами и давали дельные советы. Особенно близко я сошелся с Сайпулаевым и Кудлаевым. Так было приятно потом в газете Тихоокеанского флота читать заметки об этих офицерах и видеть их фотографии. Хорошим мне помощником был санинструктор Изотов. Назвать его звание не могу, т.к. как он дважды за свою службу получал звание главного старшины и оба раза был разжалован до старшего матроса. За сон на посту и трапа лодки в базе. У него был такой богатырский храп, что перекрывал гул от работы дизелей. Вот это храп от стоящего на посту матроса слышал проходящий вдалеке дежурных офицер и Изотов дважды был разжалован. Но потом снова стал старшиной.