В самый разгар всех церемоний и приготовлений к моему окончательному экзамену мне сообщили, что меня хотят видеть два китайских офицера. Их привели ко мне. Это были два младших офицера, посланных, как они сказали, генералом Тан Куан-сэном. Они хотели, чтобы я сообщил генералу дату, когда смогу посетить театральное представление, которое они решили поставить в китайском военном лагере. Я уже слышал об этом плане и пообещал приехать, но я действительно не мог в данный момент сконцентрироваться на чем-то еще и ответил офицерам,что назначу дату, как только закончится церемония, продолжающаяся в течение 10 дней. Они этим не были удовлетворены, и продолжали настаивать, чтобы я тут же назначил дату. Я повторил, что смогу назначить дату, только когда закончится церемония. В конце концов они согласились передать генералу этот ответ.
Этот визит был забавен, любопытен. Обычно, если генерал не приходил ко мне сам, послания от него доставлялись через кого-то из моих официальных лиц. Приглашения на общественные мероприятия обычно шли через донъер ченмо Пхалу, моего старшего церемониймейстера, или чикьяп кхенпо, главного настоятеля и моего представителя в Кашаге. Поэтому необычная процедура посылания младших офицеров для того, чтобы лично встретиться со мной, причем посылание их в храм, немедленно вызвала подозрения у всех, кто об этом слышал.
Помимо недовольства, которое это по понятным причинам вызвало у моих чиновников, все опять ощутили, что генерал вновь пытается принизить Далай Ламу в глазах его народа. При китайском режиме я болезненно ощущал, что даже не имел возможности отказаться от приглашения на публичное предприятие, если оно меня не устраивало, не вызвав неудовольствия китайцев, которое могло привести к неприятным последствиям.
Их назойливая настойчивость в таком случае всегда находила выход в каком-то другом направлении, и поэтому мы думали, что мудрее в интересах страны подвергнуться небольшим унижениям в тишине, чем рисковать дальнейшим ухудшением генеральной политики китайцев, направленной на подчинение меня и моего правительства.
Об этом странном приглашении ничего больше не было слышно, пока 5 марта я не выехал из храма в Норбулинку. Мой переезд в Норбулинку всегда был большим событием, и в прошлые годы китайцы принимали в нем участие. Но в этом году все заметили, что никто из китайцев не присутствовал. Двумя днями позже, 7 марта, я получил новое послание от генерала. Его переводчик, которого звали Ли, позвонил по телефону главному настоятелю и спросил о точной дате, когда я мог бы посетить спектакль в китайском лагере. Настоятель проконсультировался со мной и по моему предложению сказал Ли, что было бы удобно это сделать 10 марта. Приготовления, которые должны были быть сделаны для моего визита, не обсуждались вплоть до 9 марта. За день до того, как это было намечено, в 8 утра в дом начальника моей личной охраны, которого звали Кусунг Депон, прибыли два китайских офицера и сообщили ему, что они были посланы, чтобы отвезти его в китайскую ставку к бригадиру Фу, носившему титул военного советника. Кусунг Депон еще не завтракал и ответил им, что он придет в десять часов. Они ушли, но вернулись через час сказать ему, что он должен прибыть немедленно, так как бригадир ждет его срочно. Позже этим утром Кусунг Депон вернулся назад в Норбулинку в состоянии отчаяния. Он переговорил с моим главным настоятелем и старшим церемониймейстером, и они привели его ко мне, чтобы он мне лично рассказал о том, что произошло.
"Бригадир выглядел сердитым, - сказал он мне, - когда я прибыл в его офис". "Далай Лама прибывает сюда, - сказал он резко, - для того, чтобы посмотреть спектакль. Нужно обсудить кое-какие вещи, поэтому я послал за вами". "Была ли назначена дата?", - спросил Кусунг Депон. "А вы и не знаете!? - воскликнул бригадир. - Далай Лама принял приглашение генерала и прибывает сюда десятого. Я хотел бы, чтобы вы уяснили себе: здесь не будет никаких церемоний, которые у вас обычно проводятся, никто из ваших вооруженных лиц не должен прибыть с ним, как это бывает, когда он прибывает в Подготовительный комитет. Ни один тибетский солдат не должен пересечь каменный мост. Если вы настаиваете, мы допустим одного-двух телохранителей, но совершенно определенно, что никто из них не должен быть вооружен".
Эти необычные приказы были для моего начальника охраны самым неприятным шоком. Каменный мост обозначал границу обширного армейского лагеря, где находилась ставка китайцев. Существование этого лагеря всего в двух милях от Норбулинки всегда было соринкой в глазу для всякого патриотически настроенного тибетца. Но до тех пор, пока китайцы сидели там сами, население Лхасы терпело. Однако сама идея, что Далай Лама войдет туда для какой бы то ни было цели, была из ряда вон выходящей, и Кусунг Депон знал, что народу это не понравится. Если же я должен буду войти без охраны, это будет еще более экстраординарно. Согласно обычаю, эскорт из 25 вооруженных телохранителей сопровождал Далай Ламу, куда бы он ни пошел, и вдоль дороги всегда выставлялись войска.
Кусунг Депон понимал, что, если этот обычай неожиданно будет нарушен, народу необходимо дать объяснение. Поэтому он спросил бригадира о причине такого приказа.
Вопрос был невинным, но он раздражил бригадира еще более. "А Вы будете отвечать, если кто-то нажмет курок!? - вскричал он. - Мы не хотим беспорядков. Наши собственные солдаты разоружатся, когда прибудет Далай Лама. Вы можете поставить своих людей на дороге, вплоть до каменного моста, если хотите. Но никто из них ни при каких обстоятельствах не должен идти дальше. И все приготовления должны держаться в строгой тайне".
Среди моих чиновников разгорелись споры, когда Кусунг Депон вернулся и передал нам эти приказания. Казалось, что нет альтернативы, кроме как согласиться с ними, и планы моего визита были сделаны соответствующим образом. Но никто не мог избавиться от чувства, что всё это китайское приглашение было подозрительным. И их желание сохранять этот визит в тайне подкрепляло эти подозрения.
Было совершенно невозможно держать в секрете какое-либо мое путешествие за пределы Норбулинки, если только не ввести комендантский час по всему городу, потому что, как только я собирался выехать, весть об этом сразу же распространялась, и вся Лхаса выбегала и выстраивалась по дороге, чтобы увидеть меня. Кроме того, в городе было много людей со стороны, которые также, несомненно, пришли бы. Большая часть монахов, которые присутствовали на праздновании Монлама, уже уехали, но несколько тысяч все еще оставалось, и было, кроме того, несколько тысяч беженцев. По самым грубым оценкам, в Лхасе могло находиться около ста тысяч человек. Возможно, это было самое большое население, когда-либо бывшее в городе.
Поэтому для того, чтобы сохранять порядок вдоль маршрута на следующий день, мои чиновники решили выставить обычную тибетскую охрану вплоть до каменного моста, ведущего в китайский лагерь, так, чтобы она могла обеспечить непроникновение толпы за мост. В середине дня 9 марта они передали приказ тибетской полиции вдоль дороги предупредить народ, что на следующий день будут особые ограничения на передвижения и никому не будет разрешено пересекать мост.
Это было сделано из лучших побуждений, поскольку пересечение моста обычно не запрещалось, и они подумали, что могут быть трагические последствия, если кто-то по неведению пересечет его, чтобы посмотреть, как я пойду, а китайские солдаты погонят их обратно.
Но результат оказался обратным. По городу сейчас же разнесся слух, что китайцы составили план похитить меня. Весь вечер и ночь 9 марта волнения и возбуждение росли, и к утру большая часть народа Лхасы спонтанно решила любой ценой воспрепятствовать моему визиту в китайский лагерь.
Был еще один факт, который еще более уверил народ, что для меня расставлена ловушка. В следующем месяце должна была состояться сессия Китайской Национальной ассамблеи, и китайцы настаивали, чтобы я отправился туда. Понимая настроения народа, я искал способ отказаться от этого приглашения и пока не дал китайскому правительству никакого определенного ответа. Но, несмотря на это, как раз неделю назад они объявили в Пекине, что я прибуду. Это объявление без моего согласия уже рассердило народ в Лхасе, и, естественно, люди сделали вывод, что странное новое приглашение было просто заговором для того, чтобы увезти меня против моей воли в Китай.