Чарли врывается в кухню, одетый в футболку и шорты и босой.
— Мам, а что будет, если на Земле кончится гравитация?
— Что я велела тебе надеть?
Молчание.
— Сейчас ноябрь, тебе нужны штаны, рубашка с длинным рукавом и ботинки, — указываю я.
Смотрю на часы: семь пятнадцать. Чарли по-прежнему стоит на месте, наверное, ждет ответа про гравитацию.
— Иди же!
— Пойдем, парень, подберем тебе что-нибудь получше, — говорит Боб, и они уходят.
Я всовываю двоих других детей в куртки и шапки, отсылаю еще несколько писем, запихиваю Линуса в его автокресло, прослушиваю рабочую голосовую почту, собираю собственную сумку, оставляю Эбби записку насчет футбола, допиваю остатки холодного кофе и наконец встречаюсь с Бобом и по сезону одетым Чарли у передней двери.
— Готова? — спрашивает Боб, поворачиваясь ко мне.
Мы оба вскидываем кулаки.
— Готова.
Сегодня пятница. Боб развозит детей в школу и сад по вторникам и четвергам, а я — по понедельникам и средам. Пятница ни к кому не приписана. Если кто-то из нас не приведет неоспоримый довод в пользу попадания на работу до начала школы, мы разыгрываем развозку. Ножницы режут бумагу, бумага оборачивает камень, камень ломает ножницы. Мы оба относимся к этой игре предельно серьезно. Приз победителю достается роскошный: ехать прямо на работу, без детей в машине — райское наслаждение.
— Раз, два, три, старт!
Боб ударяет сжатым кулаком по моему «знаку мира» и победоносно ухмыляется. Выигрывает он значительно чаще, чем проигрывает.
— Гнусный везунчик!
— Это опыт, детка. Хорошего дня, — говорит он.
— Тебе тоже.
На прощание мы целуемся. Это наш обычный утренний прощальный поцелуй — быстрое касание губ. Благонамеренная привычка. Я опускаю взгляд и замечаю рядом Люси: ее голубые глаза внимательно следят за нами. Я мгновенно припоминаю, как следила за своими целующимися родителями, когда была маленькой. Они целовали друг друга при встрече, на прощание и перед сном — как я бы целовала какую-нибудь тетушку, — и меня охватывало ужасное разочарование. В этом не было никакой драмы. Я обещала себе, что когда выйду замуж, то мои поцелуи всегда будут что-то значить. Поцелуи, от которых у меня будут слабеть коленки, поцелуи, смущающие детей, — как Хан Соло целовал принцессу Лею. Я никогда не видела, чтобы отец так целовал мать. В чем же тогда смысл? Я так этого и не поняла.
Теперь понимаю. Мы живем не в блокбастере Джорджа Лукаса. Наш утренний прощальный поцелуй не романтичен и уж точно никак не связан с сексом. Это рутинный поцелуй, но я рада, что мы это делаем. Он что-то значит — этого достаточно. И это все, на что у нас хватает времени.
Глава 2
— Мам, можно мне кусочек? — спрашивает Люси.
— Конечно, солнышко, какой ты хочешь?
— Можно твои глаза?
— Возьми один.
Я вынимаю свой левый глаз из глазницы. На ощупь он немного похож на фаршированное яйцо, но теплее. Люси выхватывает глаз из моей руки и, подпрыгивая, бежит прочь, на бегу ударяя им о землю, как «супермячиком».
— Поосторожней: он мне еще понадобится!
Я сижу за кухонным столом, глядя одним глазом на сотни цифр в экселевской таблице. Я щелкаю курсором по пустой клетке и ввожу новые данные. Пока я набираю цифры, глаз замечает что-то чуть выше и дальше моего фокуса на экране ноутбука. Мой отец, одетый в полную форму пожарного, сидит на стуле напротив меня.
— Привет, Сара.
— Господи боже, папа, ты напугал меня до смерти!
— Мне нужно, чтобы ты отдала мне свой аппендикс.
— Нет, он мой.
— Сара, не пререкайся. Он мне нужен.
— Никому не нужен даже собственный аппендикс, папа. И новый тебе незачем.
— Тогда почему он убил меня?
Я перевожу взгляд на свой ноутбук. На экране появляется презентация в «Пауэрпойнте». Я читаю:
Почему лопнул аппендикс твоего отца
В течение двух дней у него были сильные боли в животе и он ничего не сделал с этим, только выпил немного пепто-бисмола и некоторое количество виски.
• Он игнорировал сильную тошноту и не обращал внимания на легкий жар.