А у нас? После взятия Грозного произошли серьезные изменения в руководстве. Генерал А. Квашнин был назначен командующим войсками Северо-Кавказского военного округа (СКВО) и улетел в Ростов-на-Дону принимать дела. Вместо него Объединенную группировку войск возглавил генерал А. Куликов, который до этого «по штату» был командующим внутренними войсками МВД. На него отныне возлагалось и планирование операций по разгрому незаконных вооруженных формирований в предгорьях Чечни.
Войскам моей группировки «Юг» предстояло действовать на Шалинском направлении. Операцию планировалось провести в три этапа. На первом — создать ударные группировки. На втором — в течение нескольких суток блокировать Шали и зарезервировать при этом необходимые силы и средства на тот случай, если на помощь окруженным поспешат боевики с других направлений. На третьем этапе — непосредственно осуществить разоружение боевиков в Шали. При этом строго предписывалось проводить выдвижение войск только после гарантированного поражения огневых средств противника в районе выполнения боевых задач.
13 марта А. Куликов утвердил мой план, а на следующий день с утра я вылетел вертолетом на рекогносцировку. Вернулся в Ханкалу только вечером. Не успел умыться, как появился начальник штаба моей группировки полковник В. Кондратенко.
— Товарищ генерал, офицеры штаба собрались в палатке и ждут вас, — как-то смущенно сообщил он.
— А по какому такому поводу собрались? — решил уточнить я.
— Как по какому? — удивленно переспросил полковник. — Вы что, забыли? У вас же сегодня день рождения…
Я действительно забыл, так вымотался, что из головы вылетело. Все мысли только о предстоящей операции.
Это был мой первый день рождения на войне, поэтому помнится по-особому. Впервые мне ничего не подарили, не до того. Но тогда, в палатке, один из офицеров (не помню кто) сказал:
— Пусть нашим подарком вам, Геннадий Николаевич, станет разгром бандитов в предгорьях Чечни…
Создав ударные группировки и завершив их выдвижение в исходные районы, войска («Севера» и «Юга») приступили к блокированию населенных пунктов Аргун, Гудермес, Шали, Герменчук, Новые Атаги. А началось все мощными ударами авиации и артиллерии по опорным пунктам и базам боевиков…
И в этой связи не могу не сказать несколько слов о боевом применении авиации в первой чеченской войне.
Специально предназначенная для ликвидации бандформирований авиационная группировка размещалась на нескольких аэродромах. Еще до того, как войска начали выдвижение на территорию Чечни, наши летчики нанесли бомбо-штурмовые удары по четырем аэродромам (Ханкала, Калиновская, Грозный-Северный и Катаяма). Было уничтожено 130 самолетов и 4 вертолета, склад ГСМ, антенное поле, в результате ни один самолет чеченских ВВС так и не поднялся в воздух. В последующем мы постоянно чувствовали поддержку с воздуха. Летчики только в первые месяцы войны уничтожили и вывели из строя около 100 особо важных объектов, в том числе президентский дворец, телецентр, танкоремонтный завод, более 20 складов вооружения и боеприпасов, около 50 опорных пунктов противника, в частности, укрепрайон вблизи Аргуна, базы в районах Бамута, Шали, Самашек, Черноречья…
Ударами с воздуха уничтожено более 40 единиц бронированной техники, 150 автомобилей, 65 единиц зенитных средств. А как боевики боялись сброшенных осветительных бомб, какое сильное психологическое воздействие на них оказывали так называемые агитационные бомбы.
Результаты, безусловно, впечатляли, тем более личному составу авиационных полков пришлось начинать подготовку к операции фактически с нуля. Из-за отсутствия авиатоплива, запчастей и других материальных средств летчики ударной авиации, особенно бомбардировочной, в течение 1994 года занимались в основном восстановлением утраченных навыков в технике пилотирования и лишь изредка выполняли полеты на боевое применение. Опыт имели лишь те, кто прошли через «горячие точки», например Таджикистан.
Кроме того, проведенные в последние несколько лет (в рамках «военной реформы») сокращения и структурные реорганизации негативно сказались на боеспособности частей, органов управления, систем связи. Если к штурмовикам, действовавшим «по вызову», особых претензий не было, то у бомбардировщиков были немалые сложности. Например, отсутствие надежных агрегатов съемного вооружения самолетов не позволяло в полном объеме использовать боевые возможности СУ-24.
Многие авиаторы, как выяснилось, не имели новых топографических карт крупного масштаба, что затрудняло поиск и обнаружение наземных целей. Не было опыта «работы» в горной местности. Давала о себе знать «нестыковка» с другими силовыми структурами в организации поисково-спасательного обеспечения (ПСО) боевых действий, а попытка создать такую единую систему не встретила поддержки в МВД и погранвойсках… В общем, масса проблем. Но и в таких условиях авиация делала свое многотрудное дело. Не случайно бандиты постоянно охотились за нашими летчиками и предлагали за их поимку большие деньги.
Теперь об артиллерии. При подготовке шалинской операции мы уделили ей особое внимание. До сих пор с благодарностью вспоминаю полковника А. Куадже, начальника ракетных войск и артиллерии 42-го корпуса. Всю первую войну он находился рядом со мной. «Пушкарь от бога». Многие годы прослужил на Северном Кавказе, в том числе и на территории бывшей Чечено-Ингушской АССР. Без него нашему штабу пришлось бы крайне трудно.
Нетрадиционный характер боевых действий потребовал от артиллеристов соответственно и нестандартных подходов к выполнению тактических задач.
Мы, например, в своей группировке отработали в первую очередь вопросы взаимодействия артиллерийских, общевойсковых и других частей, участвующих в операции, любые недочеты здесь могли привести к страшным ошибкам — выбору не тех целей, которых требовала тактическая обстановка, несвоевременному открытию огня, и даже обстрелу своих войск. Ведь у артиллерии нет «собственных» целей в бою, их им дают подразделения других родов войск.
Именно поэтому согласованности, тесного взаимодействия прежде всего добивался полковник Куадже. Еще свежи были в памяти январские бои в Грозном, когда, случалось, общевойсковые командиры, не задумываясь, вызывали огонь целого артиллерийского дивизиона по пулеметчику-одиночке или по двум-трем окапывающимся боевикам. И это при дальности стрельбы более 10 километров, да еще без пристрелки! Бывали и приказы открыть огонь по противнику, находящемуся от наших войск всего в 70-100 метрах. А это чаще всего — верная гибель от своих же осколков… Нельзя было повторять трагические ошибки, вторично наступать на те же грабли.
Но вернусь к шалинской операции. Боевики, как мы и предполагали, оказывали упорное сопротивление. Действовали по уже знакомой нам схеме. Опорные пункты в селах устраивались, как правило, в капитальных каменных строениях, где оборону держали одна или несколько боевых групп по 5-6 человек в каждой (1 снайпер, 1 гранатометчик, 2 помощника гранатометчика, 1-2 стрелка). На подступах к населенному пункту оборудовали окопы для орудий и бронетанковой техники, траншеи и укрытия.
Зная по опыту, что тяжелые огневые средства бандформирования применяют чаще всего «рассеянно» и крайне редко — в составе батареи, я приказал полковнику А. Стыцине (начальнику разведки корпуса) выявить, по возможности, все отдельные орудия, «кочующие» минометы (на автомобилях) и т. п. Понимал, как это трудно сделать, и тем приятнее было, что разведчики не подвели, помогли «пушкарям».