Я ни сколько не удивляюсь, что мой будущий папашка сразу клюнул на мою маму. В те годы она была красавица, и конечно он не упустил свой шанс. У них закрутился роман, — первый серьезный роман у моей мамы. Сразу скажу, что о сексе она в то время не знала абсолютно ничего, как в прочем и впоследствии тоже! Не принято было в те годы родителям обсуждать эти темы с детьми. Достаточно сказать, что моя мама, как она сама потом рассказывала, почти до 18 лет не знала, как появляются дети. Она думала, что будущей маме живот разрезают и достают ребенка. Когда у неё начались первые месячные, она думала, что умирает и в истерике прибежал к своей маме. И лишь тогда та ей кое-как объяснила, что с ней такое.
Само собой, не знала Римма ничего и о средствах предохранения. В аптеках тогда продавались конечно примитивные, ненадежные презервативы по 2 копейки за штуку, которые тут же рвались, но молодые советские люди стеснялись их покупать. И вот, после первого же раза, переспав с Георгием, она забеременела. Надо заметить, что со слов моей мамы, они и сексом с мужем занимались только при выключенном свете и только в «миссионерской» позиции! Все остальное моя мама всю свою жизнь считала извращением!..
Все это произошло в начале февраля 1964 года. В те дни она вновь поменяла работу.
28 февраля 1964 года она вновь устраивается на работу. Теперь это «Типография № 2» и она начинает работать переплетчицей, но уже 22 мая вновь увольняется. В это же время Безуглый Георгий Иванович переезжает жить к Римме в Петро-Славянку.
А что? Он неплохо устроился. Теперь не надо было жить в общежитии. Его кормили, поили и не заставляли работать, так как он всем сказал, что готовиться к поступлению в институт. Мария Дмитриевна, мать Риммы, выделила ему отдельную комнату, чтобы он мог спокойно заниматься. Но в институт он так и не поступил. Может мысли и были у него учиться дальше, но что-то видно не срослось. Возможно, в этом повлияло и мое рождение и свалившиеся ему на голову отцовские обязанности.
1 января 1965 года, уже через две недели, как мама меня родила, она устраивается на работу в Колпинский отдел охраны на должность сторожа, но проработав до марта 1965 года, опять увольняется.
По воспоминаниям моей мамы, отец был довольно жадным и мелочным человеком, хотя я, познакомившись с ним спустя много лет ближе, так не считаю.
По словам мамы, он сам нигде не работая, начал подсчитывать, сколько съедается в семье масла в неделю, сколько покупается хлеба, объясняя моим маме и бабушке, как лучше экономить. Короче, семейная жизнь у них не получилась и спустя пару лет, в декабре 1967 года, они развелись, но итогом этого кратковременного союза стал я, и хоть это радует. Думаю, что мне в общем то повезло и я перенял от родителей самые лучшие черты их характеров и внешности.
Мой папашка после развода уехал жить к своей матери Козневой Текусе Александровне в деревню Кадуй, Вологодской области, а моя мать осталась воспитывать меня одна.
17 мая 1965 года она временно устраивается на все тот же фанерный завод лаборантом, но уже 17 сентября, вновь увольняется и теперь уже надолго остается дома, нянчится со мной. Живут они на зарплату ее матери Марии Дмитриевны, надо сказать, довольно хорошую.
Вновь она пошла работать уже в 1967 году. Пригодилось наконец-то ее художественное образование и 6 июня она устраивается живописцем 1-го разряда на Ленинградский фарфоровый завод им. Ломоносова. Через год ей присваивают 3-й, высший разряд. Она участвует в жизни коллектива цеха, занимается общественной работой, и вскоре ее избирают комсоргом (комсомольская организация), а затем и профоргом (профсоюзная организация) цеха. Жизнь налаживается. Она получает хорошую зарплату, порядка 150-180 рублей в месяц, что по тем временам очень даже прилично. Средняя зарплата инженера в то время была 80-100 рублей, а средняя пенсия — 60 рублей. И люди даже на эти деньги неплохо жили. Но все рушится, когда в начале 1970-х годов, она психически заболевает. Опять же пишу с ее слов, как это произошло:
«Я вдруг от кого-то из подруг узнала, что мой бывший учитель в художественной школе, в которого я была влюблена и любила все эти годы, развелся! И мне, почему-то, втемяшилось в голову, что развелся он для того, чтобы начать отношения со мной. Должна заметить, что еще учась в художественной школе, я призналась ему в любви, но тогда он сказал, что я, мол еще маленькая, да и вообще он женат. Вот пройдет несколько лет, тогда и посмотрим. Вот я и подумала, что это мой шанс начать с ним новую жизнь и поехала к нему в гости. Я знала, где он жил, приехала к нему, ну и… все случилось. А утром, после того, как он попользовался мной, он мне заявляет: «Хрен тебе достанется моя квартира! Езжай в свое село!». Возможно, сказал он это как-то не так, более мягко, но смысл понятен, — он решил, что я с ним переспала только ради получения в будущем права на его жилплощадь. Я в шоке и полной прострации отправилась от него домой и идя по Невскому проспекту к Московскому вокзалу, впервые услышала явственные голоса, успокаивающие меня и подсказывающие, как мне жить дальше… Моя психика не выдержала такого шока. С этого момента началась у меня «шизуха». Время от времени, со мной начинали разговаривать домашние животные, или вообще какие-то незнакомые голоса раздающиеся в голове, или из тёмных углов. Причем они были настолько явственней, чем настоящие голоса окружающих меня людей, что я полностью игнорировала, что мне говорили моя мама, или сын, не понимая вообще, что они от меня хотят, но зато могла часами ругаться, спорить, или разговаривать с несуществующими голосами. Я могла посреди ночи запеть в полный голос, потому что кто-то из темноты просил меня спеть, или начинала с кем-то спорить и спорила до хрипоты, доказывая что-то неизвестно кому».
В дальнейшем, год за годом, все чаще, у моей мамы стали повторяться эти приступы, когда с ней кто-то несуществующий разговаривал, и она стала каждый год несколько месяцев проводить в психбольнице № 6 (находиться за Александро-Невской лаврой в Питере).
Мама продолжала несколько лет работать на фарфоровом заводе, но после того, как ее несколько раз увозили на скорой помощи прямо с завода в психиатрическую больницу, отношение к ней в цеху, конечно изменилось. В итоге, 28 ноября 1974 года она уволилась по болезни. Через месяц после ее увольнения мне исполнилось 10 лет.
Ей дали вторую группу инвалидности с диагнозом «вялотекущая шизофрения». Вскоре, в больнице, ей сделали еще и «пункцию» (взятие на анализ спинномозговой жидкости из позвоночника), и сделали плохо. В итоге, так как во время взятия пункции были задеты какие-то нервные окончания, ко всему прочему у нее началась сильнейшая бессонница. Она действительно не могла заснуть без лекарств ни на минуту. И это еще больше сказывалось на психике. Теперь она сидела дома без работы, и лишь пару раз пыталась где-то еще временно поработать. Жили мы теперь лишь на пенсию моей бабушки.
8 декабря 1976 года она вновь устраивается временно на фанерный завод, а 7 апреля 1977 года увольняется. Затем, уже только 2 июля 1979 года, после нашего переезда в г. Колпино, она временно устраивается в «Колпинский ПКиО» (парк культуры и отдыха), — садово-парковым рабочим, но уже 31 июля вновь увольняется.
После этого, она уже нигде не работала и жила, получая минимальную пенсию по инвалидности.
Ее мир, который она воспринимала слишком наивно, был полностью разрушен. Еще живя в Славянке, она даже попыталась покончить с собой. Пошла на славянское водохранилище (плотину) и решила плавать от берега до берега (примерно500-700 метров), пока не сведет мышцы ног и она не утонет, но ничего не получилось. Она проплавала так несколько часов, не вставая на дно, но, возможно из-за начавшейся вновь болезни, организм выдержал такие нагрузки и она выйдя еле-еле из воды, пошла домой и… случился очередной срыв, — ее вновь увезли в больницу. Все чаще она проводила в больнице уже по несколько месяцев в год.