Всё это походило больше на гонки со временем. Что произойдёт быстрее, кончатся деньги Часа, иммиграционная службы вышлет Джими из страны или нам удастся всех уговорить. Казалось невозможным скоординировать всё это без серьёзной финансовой поддержки.
Никто из нас не сомневался, что Джими станет звездой. Мы все понимали и он в том числе, что его игра была несравнима ни с чьей–либо игрой из тех, кого мы знали. Вопрос заключался лишь в том, как ускорить процесс восхождения на звёздный небосклон. В воздухе витало восторженное состояние, мы все сбились в плотное кольцо вокруг него, планируя, вычерчивая схемы, подбрасывая
друг другу идеи, и, как говорится, в-четвёртых, желая побыстрее претворить всё это в жизнь.
Час отправил нас послушать Эрика Клаптона в лондонском политехе. Это было одно из первых выступлений Cream. Выступление проходило в актовом зале института, точно таком же как в нашей школе, набитом студентами, так что протиснуться было невозможно. Слушали затаив дыхание и не шевелясь, как обычно в каком–нибудь джаз–клубе. Мы стояли среди публики слева от сцены и в одном из перерывов между номерами Час поднялся на сцену. Час со своим ростом возвышался над всеми и не мог не привлечь к себе внимание Эрика. Он спросил, не может ли Джими сыграть с ними. Джинджер Бейкер тут же возразил, он не хотел делить славу с каким–то неизвестным никому парнем. Эрик же согласился и к тому же, ему удалось убедить и Джинджера.
Эрик предложил Джими одну из своих гитар, но Джими поблагодарил, сказав, что у него есть своя — принесла её я, так, на всякий случай. Он взял её у меня и поднялся на сцену. Несколько минут ушло на то, чтобы разобраться с проводами и затем он углубился в Killing Floor, блюзовый стандарт. Час зашёл за кулисы и встал рядом с Эриком.
Джими играл очень чисто — он был полон сил, с ясной головой, и играл, чтобы доказать самому себе. Все были потрясены тем, что услышали. Я читала воспоминания Джефф Бэка, он помнит, как почувствовал себя младенцем и стал искать своё голубенькое одеяльце, когда услышал игру Джими. Он был всего лишь самым лучшим рок–гитаристом мира.
— Эрик был близок к обмороку, — рассказал Час позже, — и попросил у меня сигарету: «Дружище, сигареты не найдётся? Он действительно так хорош или просто разучил один номер?»
— Я сказал ему, что действительно, на это он только произнёс: «О, мой Бог!»
Домой мы возвращались очень довольные собой.
В этот же вечер мы встретили Эрика в одном из клубов и он пригласил нас к себе на Парк—Роуд, рядом с Регентс–Парк и поблизости к Айвор–Курт. Жил он там со своей чёрной подружкой Брэнди. Мы все четверо расселись вокруг столика. Эрик с Джими едва познакомились и очень старались. Выходило у них это как–то неестественно. Оба стремились быть вежливыми, но Эрик не обладал красноречием, а Джими вызвать на разговор было и вовсе трудно.
— О, мой Бог, — пробормотал Джими, когда мы вышли из гостей, — ну и попотел же я.
Час был полон идей по поводу сценического костюма, он хотел одеть Джими в джемпер из голубого мохера с таким маленьким воротничком, многие группы так тогда одевались. Джими соглашался со всем, чтобы ни сказал Час, но когда мы остались одни, он вдруг обратил свой взор к небу и произнёс:
— Терпеть не могу мохеровые кофты, — простонал он. — Никто меня не заставит больше надеть эти глупые кофты, в какие меня рядили во времена Читлин–Циркута, когда мне приходилось выступать с такими людьми как Малыш Ричард и Айком и Тиной Тёрнер, совершая эти бессловесные танцевальные па!
Помню, мы стояли в лобби какого–то отеля, на мне был брючный костюм от Биба и берет с помпоном. Приталенный пиджак с воротничком а-ля Неру. Мои вкусы всегда были более консервативны, чем у многих других, окружающих меня людей.
— Тебе стоит носить костюм, — в миллионный раз повторил Час, обращаясь к Джими, — вот, посмотри на Кати, как она одета.
Мне показалось, что Джими поперхнулся, но он справился с собой и прохрюкал что–то вроде: «выглядит неплохо для девушки», надеясь, что до Часа дойдёт. Но Час продолжал настаивать на своём. Его сердце лежало к строгому чистенькому имиджу в стиле многих групп того времени.
Надо заметить, что несмотря на то, что Джими всегда настаивал на своём, он никогда открыто не противоречил Часу. Он понимал, что Час, зная много лучше него ситуацию с британской рок–музыкой, делал всё, чтобы только состоялась его карьера. Он уважал его мнение. Совсем немного времени пройдёт и он перестанет молча соглашаться со всем, что требует Час. Слушая все эти идеи Часа, он понимал, что рано или поздно, но сможет делать то, что сам считал самым важным, и носить то, что ему самому нравилось, ту одежду, в которой ходил ежедневно. Джими совершенно точно представлял себе свой имидж, но он только ждал нужного момента, чтобы составить себе этот имидж. Он позволял Часу верить, что полностью согласен со всеми его идеями, но если Джими что–то не нравилось, он давал ему понять, что это не нравится либо его менеджеру, либо публике, либо мне, и если даже после этого Час продолжал настаивать на своём, он тихо делал всё по–своему. Со временем, когда Джими стал звездой, эта черта его характера выросла в одну огромную проблему.