Я всегда боялась разоблачения, так как чувствовала, что Час только ждал повода, чтобы убедить Джими выгнать меня прочь и найти для него не такую независимую особу.
Как только Джими приезжал домой, моя тайная жизнь прекращалась на несколько недель, потому что этого срока было достаточно перед следующими гастролями, и начиналась для нас обоих тихая домашняя жизнь. Я была счастлива в эти короткие перерывы, за которые он успевал перезарядить свои батареи и быть готовым снова бросаться в свою общественную жизнь.
В музыкальной среде каждый начинал когда–то курить траву, теперь они стали более удачливыми, мы же страшно боялись облав. Это была какая–то сплошная паранойя. Все ею страдали, все кроме Лотты, которая никогда не притрагивалась ни к чему подобному. Джими всегда нервничал, где бы он ни был, боялся забыть в каком–нибудь из карманов, где бы с лёгкостью обнаружили это полицейские. Бывало я находила за диваном большой пакет травы, о котором он, конечно, напрочь забыл, и таких было много.
В 1967 году кислота только проникала в Лондон, больше было разговоров о ней, слышимых от таких людей, как Джими и Брайан. О том, как раздвигается пространство, о новых взглядах на смысл жизни. О том, что появляется смысл в бессодержательной психоделической музыке и как прочитать закодированные в ней послания. Я слушала их фантазии и удивлялась тому, о чём они говорят, стоя на земле или сидя в кресле. От этих разговоров у меня разболевалась голова, но однажды мне дали попробовать, что сделало меня больной и потерявшей над собой контроль.
Чем дальше он углублялся в наркотики (а мне приходилось сидеть и слушать интервью, которые брали у Джими), тем нелепее становился поток навеянной кислотой чуши, которую журналисты впитывали, как если бы это было божественным откровением. Как и у большинства путешествующих у него были видения и, естественно, он хотел воплотить их в музыку. Он старался объяснять их, но его не понимали, потому что нет слов в человеческой речи, описывающих их. Это разочаровывало его и он ещё глубже погружался в кислотный мир в попытке приблизиться к оживлению этих видений, но только опускался дальше на дно. В 1983 слышится странный напряжённый гул, что–то из тех звуков, которые вас окружают в путешествии. Он также много говорил о другой стороне, о смерти, которую люди называют самоубийством, но на самом деле являющейся только другим состоянием разума.
Мы сидели на кровати, он читал мне стихи, которые написал для 1983.
— Так моя любовь Катерина и я решили отправиться в последнюю прогулку сквозь шумы моря, нет, не умереть, но переродиться вдали от этих земель, таких сплющенных, в клочья порванных, навсегда… Что ты думаешь об этом? — спросил он когда кончил читать.
— Я не хочу туда, — ответила я, заставив его рассмеяться, — можешь отправляться на дно морское сам, если хочешь.
Когда я впервые нашла его LSD, это была маленькая коричневая склянка, стоящая в холодильнике у нас на Аппер–Беркли–Стрит. Он был опять где–то и я не знала, что это. Запаха не было и я решила вылить содержимое в раковину, но Барбара, подруга, с которой я познакомилась в одном из клубов, заметив, что я делаю, остановила меня и сказала, что прежде мы должны попробовать её содержимое. Мы полили им кусочек сахара и съели. Только я проглотила примерно четверть, как кто–то завладел всем, ненавижу, когда реальность ускользает от меня. Мне нравится, когда я чувствую и знаю, что со мной происходит.
Но это не сравнить с тем, что произошло однажды в Speakeasy. Джими пошёл на сцену, оставив свой Скоч и Коку на столике. Ничего не подозревая, я пропустила стаканчик Джими. Вдруг мне показалось, что я увидела, как музыка носится по залу и становится всё громче и громче, ещё чуть–чуть и лопнут барабанные перепонки. Лица людей вокруг меня пришли в движение и ужасно исказились, на меня напал страх, я стала с усилием дышать. (Сколько себя помню, всегда страдала от астмы — помню, как однажды, мы с Брайаном вырывали друг у друга из рук ингалятор.) К тому времени, когда вернулся к столику Эрик Бёрдон, я уже сползла под стол. Он признался, что подсыпал LSD в стакан Джими, так, ради смеха. Я поднялась и пошатываясь шаг за шагом двинулась к выходу, следом шла всё понимающая Энджи и следила, чтобы на меня не упал потолок.