Но больше в том возрасте быть нам вдвоём с Аликом не приходилось, только весной того же года мы поехали с ним на площадку ВДНХ, чтобы он учил меня кататься на велосипеде. И вроде научил. В восьмом же классе он связался с одной разбитной компанией ребят из нашего класса, и он перестал мне нравиться. А после восьмого класса Алик ушёл из школы и поступил в ПТУ. На время мы расстались.
Больше в эти подростковые годы ничего особенно интересного в моей жизни не происходило. Я смотрелась в зеркало и ненавидела себя за свой крупный нос, красневший на морозе, какие-то вдруг маленькие глазки, за свою фигуру, я стеснялась себя. Я стала большим интровертом и с виду была хмурой, даже угрюмой. Я очень любила читать, взрослые книги я не читала, брала из районной библиотеки им. Тургенева детские и приключенческие повести, и от них меня было не оторвать. Пожалуй, самая любимая книжка у меня была «Граф Монте-Кристо», ещё «Овод». В восьмом классе, после того как мама подарила мне на д.р. фотоаппарат (самый дешёвенький, не с плёнкой, а с кадрами негатива), я увлеклась домашним фотопечатанием, накупив все необходимые для этого принадлежности. Летом по-прежнему ездила в лагеря, а иногда — в Вязьму с бабушкой к тёте Марусе. Когда я перешла в 9й класс, маме удалось достать мне путёвку в лагерь ГВФ на Чёрное море (ст. Якорная Щель под Сочи), и я впервые полетела туда на самолёте, причём не пассажирском, а каком-то специальном, бесплатно предоставленном для детей из Москвы и Внуково. Это был ИЛ14 и летели мы очень долго, больше 4 часов и здорово болтало, меня подташнивало, в общем, это было не то, что на современных лайнерах…
С мамой отношения были не очень. Мама в отпуск (пока я была в лагере) ездила в дома отдыха по путёвкам. И вот как-то познакомилась там с одним мужчиной. Свой роман они продолжили в Москве. Он был, как бы, в разводе, но жил на одной площади с женой, и зимой, я так понимаю, им пойти было некуда, и иногда вечером он оставался у нас в нашей 10метровой комнате с мамой, я ложилась спать, а они сидели на диване и целовались и миловались; они думали, что я сплю, а я, затаив дыхание, лежала и во мне всё горело от чувства гадливости, которое я испытывала и к нему, и к маме, и я не могла уснуть, пока мама не выпроваживала его. Дело ещё в том, что он мне очень не нравился, я интуитивно отвергала этого человека, и, когда мама заговорила о том, что дядя Артемий сделал ей предложение, я буквально восстала, меня уговаривала тётя Таня и, наверно, ещё кто-то, но я говорила, что ненавижу его и с ним жить не буду. (Действительно, жить в нашей комнате втроём с каким-то чужим мужиком я не намеревалась). В конце концов (из-за меня) их отношения стали рушиться и постепенно сошли на нет. Но неприязнь к матери у меня осталась надолго. Конечно, мама ни в чём не была виновата, она была женщиной, и у неё вхолостую проходила её женская жизнь, её молодость, а ни для любви и ни для секса не было никаких условий. Но я в том возрасте воспринимала вещи согласно возрасту…
Я уже не была отличницей, хотя по русскому, литературе, математике и истории с географией была одной из трёх самых сильных учениц, а моим слабым предметом было черчение (у нас долго не было вообще преподавателя, а потом они всё время менялись.) Самая круглая отличница у нас была Юля Толстова, маленькая симпатичная девочка с огромным лбом, как у молодого Ленина. Она была для меня почти кумиром, потому что успевала и заниматься в театральном кружке, и играть на пианино, и быть секретарем комсомола в школе. Но иногда и она спрашивала меня, приходя в класс, решила ли я какое-то очень трудное уравнение, и я, просидев накануне три часа над этим уравнением, отвечала, что решила и была горда тем, что была единственной в классе, кто справился с ним. Юля Толстова была несомненной умницей, просто, думаю, иногда у неё не было трёх часов, чтоб досидеть до победы. (Думаю, что её имя было мне так приятно, что и я назвала свою дочь этим именем. Интересно, что Юля Толстова, поступив на мехмат МГУ, вышла замуж и родила раньше нас всех, и назвала она свою первую дочь Людмила; потом у неё родилось ещё трое, а она стала учёным — математическим лингвистом; да, незаурядная она была личность!) Надо сказать, что у нас была очень сильная математичка, она, конечно, имела своих любимчиков, но и мне доставались от неё несколько раз пять с плюсом, а они дорогого стоили. К 10му классу моя внешность стала выправляться, и я приободрилась. Начались выпускные экзамены. А между экзаменами наша теплая компания — 3 девочки и 3 мальчика, все парами, я — с Аликом, (мы возобновили с ним общение), шли в Уланский переулок к беседкам (как раз за зданием Корбюзье) и целовались, целовались…