Я выдержал паузу, делая вид, что глубоко задумался. На самом деле просто ждал, пока камень завершит очередной цикл:
— Ну, тут у нас целый коктейль. Сила тяжести, натяжение верёвки, ну и, конечно же, сопротивление воздуха. Последнее здесь почти не заметно, но стоит учитывать, что оно всегда влияет на систему. Если бы не трение, маятник двигался бы вечно.
Учитель на долю секунды выглядел так, будто ему только что открыли новую главу любимого романа. Затем медленно кивнул:
— Впечатляюще. Кажется, Изаму-сама недооценил ваши способности.
— Или переоценил мою амнезию, — хмыкнул я. — Знаете, забавно получается: я помню законы Ньютона, но не помню, какую зубную пасту предпочитал.
Теперь этот выбор за меня делает Харуно.
Учитель, ещё раз внимательно оглядев меня, задал вопрос с лёгкой ноткой любопытства:
— Казума-сан, а вы помните, что читали последним по физике? Хотелось бы понять, какая тема вас особенно интересует.
Я на секунду задумался.
— Последним? Вроде, что-то о термодинамике. Да. Помню идея о том, что энтропия всегда растёт, очень вдохновила. Особенно если приложить её к человеческой жизни.
Например, к моей. Уж что-что, а хаос в моей жизни определённо растёт с каждым днём…
Учитель едва заметно улыбнулся, пытаясь скрыть удивление. Похоже, не ожидал услышать рассуждения об энтропии от ученика, который час назад не мог найти зубную щётку без помощи личной помощницы. Знал бы он, что и чистила мне зубы тоже она.
— В программе второго года старшей школы обучения сейчас изучают электромагнетизм, — заметил он, возвращая себе профессиональный тон. — Уравнения Максвелла, принципы индукции…
Я кивнул и, не отрывая взгляда от маятника, произнёс:
— Уравнения Максвелла. Ясно. Лично мне больше нравится, как Фарадей объяснял электромагнитную индукцию. Никаких формул, просто на пальцах. Свет — дрожь в невидимом поле магнетизма. Поэтично, не правда ли? Жаль, он не дожил до наших времён. Удивился бы.
На лице учителя отразилась целая гамма эмоций. Явно не этого он ждал от разбалованного наследника. Я же разбалован? Наверняка. Учитывая утренние процедуры.
— Знаете, Казума-сан, думаю, мы можем пропустить школьную программу. Было бы непростительно ограничивать вас рамками стандартного курса. Предлагаю перейти к более глубоким темам — скажем, к квантовой механике или релятивистской физике. Уверен, это вызовет у вас интерес.
Я снова хмыкнул, переводя взгляд с маятника на него:
— Релятивистская физика. Почему бы и нет? Если вы готовы объяснить, почему время замедляется у чёрной дыры, послушаю вашу теорию. Только без скучных уравнений, ладно?
Учитель улыбнулся шире, чем до этого:
— Договорились. Но тема непростая.
Я улыбнулся уголком губ:
— Не беспокойтесь. Я буду задавать уточняющие вопросы…
После того как урок физики завершился, дед материализовался в беседке с грацией, которая бывает только у людей, привыкших, что весь мир работает по их расписанию. И улыбнулся ОЧЕНЬ странной полуухмылкой, которая намекала: «У меня есть грандиозный план, и ты узнаешь о нём ровно тогда, когда я решу».
— Казума, следующий урок будет более занятным. Его проведёт твоя мать, Каору.
Я приподнял брови, стараясь скрыть лёгкое удивление:
— Неожиданно. Давно пора увидеться с ней. А то ненароком стал думать, что у меня её вовсе нет.
Дед кивнул, явно довольный моей реакцией. И тут из дома, прямо в сад, вошла она.
Кобаяси Каору. Моя биологическая мать. Женщина, которая могла бы быть героиней любой дорамы про сильных, успешных бизнес-леди. Высокая, стройная, с выправкой, будто выросла не в поместье, а в каком-то дворце. Небось в детстве вместо сказок ей читали руководство по этикету. Чёрные, как ночь, волосы собраны в идеальный узел, без единой выбившейся пряди. Это был не просто стиль — декларация контроля над каждым аспектом своей жизни во плоти.
На ней был строгий костюм цвета угля — оттенок, который кричит «я знаю себе цену» на любом важном мероприятии. Жемчужная брошь на лацкане пиджака явно намекала: «Да, я могу быть мягкой, если захочу. Но сегодня не тот случай.»
Так вот в кого у меня эта любовь к драматическим появлениям…
Её лицо с идеальными чертами не нуждалось в косметике и выдавало сейчас только одну эмоцию — сосредоточенность. Чёрные глаза сканировали меня, как рентген. Они не были ни жестокими, ни тёплыми, но в них читался вопрос: «Что ты можешь предложить этому миру?»
Она остановилась передо мной и, вместо приветствия, слегка склонила голову — жест, которому, наверное, учат на специальных курсах «Как произвести впечатление, не сказав ни слова».