— Мой отец лишил меня доступа ко всем активам, — она говорила об этом спокойно, как о давно закрытой сделке. — Заблокировал все акции, отстранил от совета директоров. Но знаешь, Казума, я выбрала любовь, даже если это означало отречься от фамилии.
— А потом появился ты, — её голос изменился, став глубже, тяжелее. В нём звучала какая-то странная боль. — Я думала, что наша жизнь наконец обретёт смысл.
На мгновение я почувствовал, как внутри всё сжалось. Она замолчала, подбирая слова. Свет фонарей в саду стал приглушённее, мрачнее.
— Но ты был особенным, Казума. Не таким, как другие дети. С самого первого дня ты смотрел на мир взглядом, который пугал даже врачей.
Её пальцы нервно теребили край рукава юкаты:
— Младенцы обычно плачут, спят, требуют внимания. Ты же… ты просто наблюдал. Твой взгляд, — она невольно вздрогнула, — он был слишком осознанным. Даже ночью, когда я заходила в твою комнату, ты не спал. Просто смотрел. Не моргая. Изучал каждое моё движение. Никогда не отворачивался. Прямо в глаза. Это было пугающе. Лучшие специалисты Токио говорили, что с тобой всё в порядке. Что ты просто необычный ребёнок. Но я видела в твоих глазах что-то другое. Что-то, что заставляло меня бояться. Сходить с ума.
Она подняла на меня взгляд, полный застарелой вины:
— В полтора года ты всё ещё молчал. Но твои глаза. Они говорили больше любых слов. Казалось, ты видишь насквозь не только меня, но и весь этот фальшивый мир вокруг нас. И я… — её голос сломался, — я не выдержала. Больше не могла это вынести…
Тишина стала оглушительной.
Я пугал её? Свою собственную мать?
Её глаза поднялись на меня, полные стыда и боли.
— Я сбежала. Оставила тебя с отцом, потому что он мог выдержать твой взгляд. А я… я была слишком слаба.
Чёрные глаза матери наполнились слезами, но она не позволила им упасть:
— Я думала, так будет лучше для всех. Теперь понимаю, что просто спасала себя.
Она опустила взгляд, пальцы дрожали, слёзы, всё же, капнули, но она продолжила говорить, будто боялась, что если замолчит, то уже не сможет продолжить.
— После моего… ухода, — её голос засипел сквозь слёзы, — я потеряла себя. Полностью.
В саду повисла тяжёлая тишина. Сам ветер замер, боясь нарушить этот момент откровения.
— Частная клиника в Швейцарии, — произнесла она почти шёпотом. — Восемь месяцев терапии. Я балансировала на грани безумия, пытаясь убежать от твоего взгляда, который преследовал меня даже во снах.
Сделала глубокий вдох, как перед погружением в глубокие воды памяти:
— Я пыталась начать новую жизнь. Новый брак, новые планы… Но судьба оказалась жестокой. Я больше не могла иметь детей. Сама природа вынесла мне приговор.
Внутри меня всё сжалось от её слов.
Её взгляд затуманился, уносясь в прошлое:
— Однажды в парке Уэно… через несколько лет после того, как я ушла, я увидела твоего отца… и тебя. Тебе было пять. Ты держал Дзюмпея за руку и смеялся так беззаботно. Твои глаза больше не пугали. Они сияли. Ты выглядел таким счастливым, — продолжила она, вытирая слёзы и улыбаясь.
Она замолчала, а затем произнесла:
— Это разбило моё сердце. Я поняла, что не смогла пройти то испытание, которое прошёл твой отец. Он справился, а я…
Её голос сорвался на всхлип, но она продолжила:
— Я возненавидела себя, но это чувство трансформировалось во что-то другое. В потребность защищать тебя, даже издалека. Я не могла быть рядом, но могла наблюдать.
Она встретила мой взгляд:
— Я следила за твоей жизнью. Узнала, что твой мозг уникален. Синдром Саванта — так назвали это врачи. Ты был не просто одарённым ребёнком, ты был феноменом.
Я нахмурился, но ничего не сказал, позволяя ей продолжить.
— Но каждый дар имеет свою цену, Казума. Твой отец — настоящий гений. Гений, приложивший все усилия, чтобы развивать тебя. И дать твоему разуму расцвести.
По её лицу пробежала тень горькой улыбки:
— В шесть лет ты уже разбирался в квантовой физике. Поглощал информацию как губка, решал задачи, которые ставили в тупик профессоров. Ты становился чем-то большим, чем просто человек. Поглощал знания, будто они были частью тебя. Превращался в того, кого можно было назвать монстром в плане интеллекта.