Её голос дрогнул:
— И твой отец понял то, чего не видели другие. Этот путь вёл тебя в пропасть абсолютного одиночества. Ты превращался в существо, для которого весь мир казался слишком примитивным. И если это не остановить… ты станешь чудовищем, что не сможет ни с кем ужиться. Станешь одиноким, потому что никто не сможет быть тебе равным.
Слеза скатилась по её щеке, но она даже не заметила:
— И тогда он принял решение. Остановить это, пока не поздно. Вернуть тебя к человечности. Он хотел спасти не твой гений, Казума. Он хотел спасти твою душу. Чтобы ты… жил. Чтобы жизнь не превратилась для тебя в одиночество, полное презрения к остальным.
Она замолчала, плечи дрожали.
«Отец спас меня от самого себя, — пронеслось у меня в голове. — Защитил от одиночества совершенства…»
Мать на мгновение замолчала, собираясь с мыслями.
— К восьми годам ты стал полностью самостоятельным, Казума. И скрывал свои знания от окружающих. Ведь, как сказал тебе Дзюмпей: твоя звезда, что зажжётся однажды, осветит весь мир, ты поймешь, когда наступит это время.
Её пальцы нервно теребили шёлк юкаты:
— Что до самого Дзюмпея — он был слишком горд, чтобы признать, что на тот момент я могла дать тебе то, чего он не может. Поэтому он сделал то, что умел лучше всего — бросил вызов и начал строить свою империю. Не для себя. Для тебя.
Я нахмурился, а она слабо улыбнулась:
— Ты всегда считал, что он ездил по поручениям по всей стране, но всё было не так. Он взвалил на себя огромный груз и, назло всему миру, справился с этим.
Она сделала паузу, глядя в сторону, словно там разворачивались картины прошлого.
— Но сейчас не о нём, — и вернула взгляд ко мне. — Есть ещё события, которые ты должен знать. В средней школе случилось то, — её голос стал тише, — что изменило всё. Ты встал на защиту девочки. Поступил так, как должен поступать настоящий мужчина.
Эти слова не вызвали во мне воспоминания, только обрывки прошлого. Мать продолжила:
— Но ты не знал, во что ввязываешься. Её обидчики были детьми людей из высшего общества. Тех, кто мог уничтожить твоё будущее одним телефонным звонком. Всё чуть не обернулось для тебя тюрьмой. Я среагировала раньше твоего отца, — её голос стал острым, как лезвие. — Он всё ещё верил в честность и справедливость. Я же знала цену власти.
Она посмотрела мне прямо в глаза:
— И я сделала то, что умела лучше всего. Использовала влияние семьи Кобаяси. Выслала ту девочку из Токио вместе с её семьёй. И семьи тех детей тоже. Я убрала всех, кто мог сломать твою жизнь.
Она с грустью вздохнула:
— Ты любил её, Казума. По-настоящему, чисто. Но я не могла допустить, чтобы эта любовь разрушила твоё будущее. Я пожертвовала твоим сердцем ради твоей судьбы. После того случая ты изменился, — её голос зазвучал надтреснуто. — Ушёл в себя. Стал затворником. Я думала, что защищаю тебя, но, на самом деле, просто ломала твоё сердце.
Я молчал, ожидая, что она скажет дальше.
— А потом была старшая школа, — её губы дрогнули в слабой улыбке. — И ты снова осмелился полюбить. Это была особенная любовь, — продолжила она с горькой нежностью. — Запретная. Опасная. Но ты всегда выбирал самый сложный путь. Простая любовь не для тебя.
Она подняла на меня взгляд, полный невысказанной вины:
— И я вмешалась. Не дед, не корпорация — я. Я забрала её у тебя. Устроила ей «лучшую жизнь». Но вдали от тебя.
Я всё ещё молчал. Каору же сделала паузу, перед тем как выдать то, что до этого момента скрывалось за стенами этого дома. Взгляд чёрных глаз стал напряжённым, но слова зазвучали чётко, без сомнений:
— История о нападении в торговом центре — это ложь, Казума.
Воздух сгустился.
— Тогда что произошло на самом деле? — спросил я, хотя уже начал догадываться, что ответ не будет простым.
Она подняла на меня взгляд, с решимостью человека, готового раскрыть последнюю тайну:
— Драка в ночном клубе. И после. Твоя сводная сестра позвонила тебе посреди ночи, умоляя о помощи. Какой-то выпивший мужчина не давал ей прохода. Ты примчался туда, не раздумывая. Как всегда — благородный рыцарь в мире, где давно нет места благородству. Ты защищал её, Казума. Один против четверых. На твоём боку рана от разбитой бутылки. Синяки — от бейсбольных бит. Ты потерял много крови, — продолжила она чуть тише. — Мы едва успели тебя спасти. После этого ты впал в кому. Восемь часов, Казума. Восемь часов, когда мы не знали, очнёшься ли ты. — смотрела она на меня с особой болью, которую может испытывать только мать: — А когда пришёл в себя… уже не помнил ничего из прошлого.