— Ты итак признал его, хоть и не говоришь вслух, — ответил я, глядя ему в глаза. — Я хочу, чтобы ты сказал ему об этом и вы, наконец, стали семьей.
Что-то надломилось в нём — та стена, что возводилась десятилетиями, начала осыпаться. Он отвернулся, пытаясь спрятать эту внезапную уязвимость, но сложно было не заметить, как дрогнули его губы, как затуманились глаза.
— Казума… — выдохнул дед, и его глаза увлажнились. Пальцы сжались в кулаки — последняя попытка удержать маску властного патриарха. Но время масок прошло. Он сделал шаг назад, отступая перед волной чувств, но затем встал, как вкопанный.
— Значит… ты простил меня, — произнёс он хрипло, и эти слова явно обжигали его горло. — За то, что не был с тобой рядом… За то, что пропустил все твои дни рождения… — его старческие глаза заслезились. — За то, что не научил тебя ездить на велосипеде… За то, что не был с тобой в трудные минуты…
— Простил. — искренне ответил я. — Но теперь твой черёд сделать шаг, дед. Навстречу будущему, которое сильнее прошлых обид.
Он смотрел на меня печально, но при этом и счастливо. Во взгляде чёрных престарелых глаз — чистое, незамутнённое признание. Одинокая слеза скатилась по его щеке — драгоценная, как жемчужина, выстраданная годами гордости.
— Мой внук, — произнёс он, сдерживая себя изо всех сил. — Ты стал настоящим мужчиной. И превзошёл нас всех.
Я шагнул вперёд и обнял его — не главу Кобаяси Групп, не хранителя древних традиций, а просто деда, чьё сердце оказалось живым под броней долга и власти.
— Просто сделай это, дед, — сказал я тихо. — Пригласи его на ужин. Без масок и регалий.
Он замер, взвешивая тяжесть этой простой просьбы, затем его руки, привыкшие держать бразды империи, неуверенно поднялись, обняв меня в ответ:
— Хорошо, — выдохнул он слово, которое, возможно, ждало своего часа десятилетиями.
Я отстранился, встречая его взгляд — уже не властного главы рода, а просто человека, нашедшего путь к примирению:
— Теперь мне пора, дед. Нужно встретиться с призраками своего прошлого.
Он кивнул в ответ, лицо вернуло привычное спокойствие, но в глазах всё ещё читалось уважение и что-то похожее на гордость.
Я развернулся и зашагал к машине, где меня уже ждала Кана.
— Поехали, — сказал я, садясь за руль.
Porsche мягко тронулся с места, унося нас прочь от поместья, где только что изменилось больше, чем казалось возможным.
Я припарковал Porsche у высотного жилого комплекса из бетона и стекла. Тут же располагались магазины и уютная кофейня.
Двигатель затих, и в салоне стало тихо. За окном пульсировал город, но здесь, в моменте, время застыло, как капля смолы.
Кана, сидевшая рядом, повернулась:
— Что дальше, Казума-сама? Вы пойдёте домой к Накамуре-сан?
Я смотрел на фотографию, что дала мать. Накамура Рин — молодая блондинка со взглядом, в котором читалось что-то неуловимое. Что-то, что я должен был помнить, но не мог.
— Хм-м, — я провёл пальцем по глянцевой поверхности снимка, — было бы проще, если бы я чувствовал хоть что-то. Хоть намёк на узнавание.
Кана ждала, храня своё фирменное молчание.
— А так… даже не знаю, что я ей скажу? — я откинулся на сиденье. — «Извини, говорят, мы любили друг друга, но я помню только то, что мне рассказали час назад»? — и положил фотографию в карман, с осознанием, что всё-таки зря приехал. — Я ведь ничего не помню, что между нами было. Ни её голоса, ни её улыбки, ничего. Всё это просто пустые слова для меня.
Вдруг пальцы Каны едва дрогнули на колене — движение столь незначительное, что его можно было принять за игру света.
— Казума-сама, — её голос прозвучал непривычно мягко. — Посмотрите туда.
Я проследил за её взглядом, и время споткнулось, зависло. Я увидел её.
Она стояла у витрины кофейни, и тёплый свет, исходящий изнутри, окутывал её золотистым сиянием. Тёмно-синий плащ подчёркивал хрупкость её силуэта, а светлые волосы казались почти золотыми в освещении. Рядом с ней был молодой мужчина в сером пальто. Её смех — лёгкий, как весенний ветер, долетел до нас через закрытые окна машины.
Моё сердце вдруг странно сжалось.
Накамура Рин — имя прозвучало в голове как отголосок чужого воспоминания.
Я смотрел, как они стояли у кофейни. Парень наклонился к ней, сказав что-то с улыбкой, а она рассмеялась, смущенно прикрыв рот.
Почему… почему меня это так сильно волнует?
Его рука на её плече, её улыбка, тающая в вечернем свете, их общий момент, такой простой и естественный.
А потом… их губы встретились.