— Впервые ты сыграл в мою игру, Казума, — вдруг произнесла она мягко, но при этом с какой-то особой радостью. — И я вышла победительницей.
Я взглянул на неё, приподняв бровь, но промолчал. Она была слишком красива в этот момент, чтобы прерывать её.
— Часть твоего сердца теперь моя, — в её глазах мелькнул блеск, который появляется только у по-настоящему счастливых людей. — Навсегда. Даже когда память вернётся.
Какой же счастливой она выглядит.
Я улыбнулся, отворачиваясь к окну, чтобы скрыть усмешку.
Рассказать ей, что память вернулась ещё вчера?Или пусть пока наслаждается своей мнимой победой?
Затем не сдержался. Всё-таки она любит меня именно ЗА ЭТО. И повернувшись к ней, посмотрел прямо в её глаза, сказав с лукавой улыбкой:
— Какая милота. Ты так уверена, что мы играли в ТВОЮ игру… Занимательно.
Акане замерла, её довольное лицо мгновенно потеряло ту уверенность, которой она всегда славилась. Она попыталась что-то сказать, но тут водитель, повернув голову, спокойно объявил:
— Приехали, Акане-сама.
Я подмигнул ей, открывая дверь и выходя из машины.
— Доброй ночи, ядерное солнце, твоя реакция просто шедевр, — бросил я через плечо с улыбкой, прежде чем скрыться в темноте.
Оставшись в машине, Акане, казалось, на мгновение потеряла дар речи, а затем её губы дрогнули в ИСТЕРИЧНОЙ улыбке.
«Казума! Ты сводишь меня с ума… Значит ты всё вспомнил!!! ААААААААА! КАК СТЫДНО!!!!!!!!!!!!!!!!!! НО Я ЖЕ ВСЁ РАВНО ПОБЕДИЛА, ДА⁈ ДА-А-А-А⁈»
Глава 18
В особняке царила своя атмосфера. Может сегодня какой-то особый вечер? Горели фонари, благоухали благовония. Раздавалась игра струнного инструмента. Слух у меня обычный, так что без понятия на чем играли.
Харуно ждала у входа в большой зал:
— Казума-сама, господин Изаму и госпожа Каору ожидают вас, — и поклонилась.
Я кивнул и вошёл в зал, залитый светом старинных ламп. Свечи в бронзовых подсвечниках мистически горели, отбрасывая тени, а из курильницы в углу поднимался тонкий дымок благовоний.
Дед сидел на татами перед доской «Го», погружённый в свой маленький мир чёрных и белых камней. Мать в домашнем кимоно и книгой в руках казалась воплощением элегантности даже в такой простой момент.
— А, внучек вернулся, — бросил дед, не отрывая взгляда от доски. — Сыграем партию перед сном?
Каору подняла глаза от книги, встретив мой взгляд.
— Ты сегодня выглядишь довольным, Казума, — заметила она, убирая прядь чёрных волос за ухо.
Я усмехнулся, чувствуя, даже не знаю, уют? От этой неожиданно домашней сцены.
— Довольным? Может быть. Пожалуй, хороший выдался вечер, — и присел напротив деда.
Дед Изаму хмыкнул, расставляя камни:
— С той девочкой Фудзивара, верно? — его голос звучал обыденно, но с ноткой интереса.
Каору, что, конечно же была в курсе моей встречи с Акане, удивила ответом:
— Оставь его, отец. Казума, наверняка, устал.
Если бы вы только знали, насколько, особенно морально, — подумал я, глядя, как белый камень занимает своё место на доске.
— Ладно-ладно, — ответил тот, — мне просто любопытно, и только.
— Всё было класс, дед, — подмигнул я.
Он ухмыльнулся и кивнул с каким-то особым пониманием.
Мы играли в долгую партию. Дед двигал камни по доске Го с уверенностью, что получаешь через десятки лет практики. Но, всё же, я заставлял его ошибаться. Игра растянулась на добрых полчаса. Не знаю, в курсе ли был дед, но он угодил в ловушку. Однако вместо окончания партии, я сделал глубокий вдох и окинул взглядом комнату — такую традиционную, такую правильную. И произнёс:
— Я всё вспомнил.
Три слова, изменившие атмосферу моментально. Тишина стала по-настоящему густой.
Дед застыл с камнем в руке — железное самообладание на глазах дало трещину. Надеюсь, у него там ничего не прихватило. Мать тоже ОЧЕНЬ медленно закрыла книгу и посмотрела на меня.
— Что ты сказал? — голос деда стал острым, как лезвие. Нет, там не было никакой претензии или наезда, наоборот, настороженность, страх, непонимание что ему делать дальше и как реагировать на мои слова, да и собственно само возвращение памяти.
— Я вспомнил всё, — повторил я, глядя ему в глаза. — Ещё вчера. Каждый момент, каждое решение, каждую ложь.
Каору прикрыла рот ладонью, глаза расширились, а дыхание стало прерывистым.
— Сын… — прошептала она, не зная, что сказать.
Дед остался внешне невозмутимым, но старческие пальцы чуть крепче сжали камень Го. Он собирался с мыслями — как перед важной партией, где каждый ход может стать решающим.
— Почему молчал? — спросил он наконец. Ох, сколько в тоне напряжения.